| Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5 | Часть 6 | Часть 7 | Часть 8 |
|
Глава 1. Наша семья и хозяйство Глава 8. Отец работает у австрийца Глава 10. Блины господина Вратнякова |
Вступление
Оглядываясь назад, я задаю себе вопрос: "Что сделал, ты, что успел в жизни? Ты, Иван Григорьевич, за свои долгие годы жизни, за семьдесят с лишним лет? Что отдал людям и что получил от них?" Поэтому я и решил написать повесть о себе, о предках, чтобы будущие потомки знали обо мне и прошедших временах нашего поколения.
(Подпись Ивана Григорьевича)
Не подумайте, что я какой-то необыкновенный человек, если хватило смелости взяться за перо. Я такой же, как и вы, читающий эту повесть. Вряд ли кто-то из простой крестьянской семьи помнит своих предков дальше деда и бабушки. Редко встретишь знатоков жизни прадеда или прапрадеда, потому что родословные не имели родовых записей и портреты предков не висели в галереях крестьянских изб, где и места то иногда не хватало для семьи. Так основным оснащением жилья были: русская печь с крюками, ухватами и лопатами, деревянная кровать (чаще всего на козлах), стол для обеда с выдвижным ящиком для столовых приборов, несколько лавок вдоль стен и несколько табуреток. Кроме того, в период молодой семьи постоянно висела корзина или короб-люлька. Она постоянно была занята - только один ребенок встал на ноги, как её занимал другой малыш.
История нашей деревни Гвоздки уходит в средние века. Народные предания говорят о вражеском вторжении, именуя его «литовским разорением». Оно охватило территорию от Вологды до Астрахани, перекинувшись за Волгу и в общей сложности продлилось более 10 лет. Об ущербе населению говорят многочисленные курганы, жальники и рощи с каменными надгробьями. У деревни Вороново на берегу озера Холмского, как говорят, иногда слышен колокольный звон от воды. Как будто бы это звук упавшего в воду колокола от сожжённой церкви вместе с людьми, которые жили в большом селе на левом берегу Березайки. Там у ручья существует старое кладбище.
После этих разорений были образованы новые деревни. Так наши Гвоздки были основаны двумя братьями по фамилии Гвоздковы. Старший брат построил дома на горке западнее ручья (который стал границей двух деревень) и деревню стали называть Большими Гвоздками. Младший обустроился восточнее ручья. Так появились Малые Гвоздки. Но малая по названию деревня стала со временем большей по количеству дворов. И это раза в четыре! В 1930-е годы в Больших можно было насчитать 11 дворов, а в Малых - 42 двора.
Глава 1. Наша семья и хозяйство
Бабушка Прасковья Ильинична была крепкого здоровья: ростом выше среднего, с правильным овалом лица, прямым тонким носом и серо-голубыми глазами. В деревнях она считалась одной из лучших красавиц. За доброту и красоту стар и мал звали её по имени и отчеству. Была у нее и кличка после смерти деда - "бабка Иваниха". Мы у людей были не иначе как внуки или сыновья бабки Иванихи. Мои младенческие годы проходили под непосредственной опёкой бабушки. Нянькая меня, она ни на минуту не забывала о роли главы семейства - умело справлялась с приготовлением пищи для большого семейства.
Иногда Бабушка Парасковья соберала нас малышей для сказок и между ними говорит: – Наша Савушкина фамилия здесь коренная и все жители нашей деревни в некоторой степени родственники. За исключением двух-трёх семей, поселившихся уже позже. По народности наш край отличается тем, что Гвоздки – русская деревня, а соседние: Наволок, Старина, Рудово, Костелево, Харитониха и другие в округе – карельские. И они сохраняют свой язык, частично в вперемежку с русским. Карелы и ижоры здесь появились, в основном в 17 веке, уходя из Ингерманландии, где их православных хотели обратить в лютеранство. Постепенно проникая на незанятые места и оседая на них, карельские поселения оказались перемешанными с русскими.
Когда еще не было железных дорог Петербург – Москва и Рыбинск – Псков, наши прапрадеды занимались скотоводством, содержали табуны лошадей, обслуживали перевозки грузов и людей по почтово-пассажирским трактам от Крестец до Вышнего Волочка. На трактах содержали ямы и трактиры.
Прокладка железных дорог подорвала их дела. Ситуацию усугубил массовый падёж скота. И наши прадеды превратились в землепашцев, работающих только около своих деревень. Я в детстве ходил косить на пустоши в округе деревни. Названия бывших пустошей: Хмельник, Брюханиха, Матвеево, Ражево, Нивы, Дютино.
Я попытался частично восстановить нашу родословную на прилагаемой схеме в виде дерева от прапрадеда до наших дней.
Мой прадед Димитрий Савельич своё хозяйство распределил между четырёх сыновей. Наделил землёй, покосами, были построены каждому дома из двух изб с надворными постройками. Дал всем по паре лошадей, дал коров и мелкого скота. Так образовались четыре новых хозяйства. Моего деда – Ивана Димитриевича и его братьев: Николая Димитриевича, Михаила Димитриевича и Диимтрия Димитриевича.
Дед, Иван Димитриевич, один из четырёх братьев Савушкиной фамилии, был красавец - широкая борода с небольшой проседью, не портившей его лица, а наоборот придавала вид, скорей, интеллигентного человека с несколько загрубевшей кожей от летнего солнца и зимних морозов.
Дед Иван после женитьбе на Парасковье Ильиничне из Каменки заимел большую семью – четыре сына и четыре дочки... Говорят, он был любитель выпивки не только в праздники, но и в любой подходящий случай. А случаи находить он был мастер...
Из-за этого болел желудочной болезнью и находил спасенье от боли в животе, жуя сухую ржаную муку. Кроме того сильно простыл в один из престольных праздников. Поехал он в город Валдай за продуктами. Там хорошо выпил и возвращаясь ехал потерявши шапку и периодически засыпая. Потом совсем уснул и испустил дух, лежа головой на прясле дровень. Лошадь хорошо знала дорогу и привезла к дому деда "крепко спящим".
Бабушке Парасковье пришлось хозяйничать, в основном, со старшими дочками. Старшим из мужчин был Григорий 17-ти лет, за ним Степан 15-ти лет, приемно-молочный брат Сергей 14-ти лет и Терентий 10-ти лет. Из дочерей: Анна, Анисья и Пелагея уже были выданы замуж. Евдокия 12-ти лет почти все годы работала в няньках.
Из-за такого положения бабушка стала выдавать старших дочек замуж. В течение двух лет были выданы замуж: Анна Ивановна в д. Старина за Семена Фадеевича, Анисья Ивановна в соседнюю д. Вороново за Михаила Михайлова и Пелагея Ивановна в д. Старина за Павла Давыдовича. Из дочек осталась одна помощница по хозяйству – Дуня (*Евдокия Ивановна).
Хозяйство было неважное. Земли - три четверти надела (*~0.8 га). Коровы не было, брали её у соседа - дяди Егора, который живя вдвоем со старухой имел двух коров и одну отдавал исполу (то есть в долг). После зимы хозяин брал обратно её и родившегося телёнка тоже. За такую услугу должны были отработать ему летом на пашне, на покосе и отдавать весь навоз от коровы.
Наш дом состоял из двух изб: одна летняя в три окна с подызбицей, где хранились зимой овощи, картофель, капуста и прочее. Вторая изба зимняя в два небольших окошка, пол почти на земле. Против русской печи кухня отделялась ситцевой занавеской. Окна имели одинарные рамы и зимой к ночи в сильные морозы заделывались снопами ржаной соломы. Одна самодельная кровать с матрацем, набитым соломой, покрываемой одеялом из лоскута старых рубах и платьев. Спать укладывались на печи или вдоль печи - на лежанке. Каждый вечер на полу расстилали ржаную солому, закрыв её домоткаными дерюгами, одевались тулупом, армяком и полушубками.
Летом размещались в двух избах. К задним стенам изб примыкал бревенчатый с маленькими окошечками без стёкол двор. За двором - конюшня с большим жёлобом для воды и решетчатыми яслями для сена. За конюшней - колодец с желтоватой водой. За колодцем - огород.
Под окнами небольшой палисадник с тремя толстыми берёзами и 3-4 яблони с кислыми яблоками. В огороде - несколько кустов одичавшей смородины.
Крыша дома и двора покрывались соломой и каждую осень подновлялись, потому что за зиму часть соломы с крыши скармливали скоту за недостатком сена.
Вот как выглядело наше хозяйство в период отсутствия достаточного количества земли для заготовки сена.
Небом крытые сараи. |
Нам с тобой не до веселья |
Глава 2. Сватовство отца
Гриша серьёзно взяться за хозяйство не мог, был молод. Гриша был рослым и сильным, с приятным лицом и характером. Молодость брала своё - хотелось гулять, любить и быть любимым. И он гулял с местными девками, а они липли к нему, как мухи...
Другие сыновья были школьного возраста. Хозяйство приходило в упадок. Появились долги. Пришлось продать землю и часть пустошей. Корова осталась одна. Хлеба стало не хватать. Сергея, приёмного сына, отдали батрачить в Больших Гвоздках. Григорий стал уезжать на летние заработки в Бологое на стройки бетонщиком. А зимой возили в город дрова, заготовленные летом Степой и Терёшей. Так удавалась жить и сводить концы с концами.
Бабушка, видя увлечение сына девушками, которые ей не нравились, решила скорее его женить. Во-вторых, в доме нет хозяина - мужчины. А без хозяина и дом - сирота. Работа идёт не так и уважение соседей не то. То ли дело - Хозяин!
Как-то собравшись всей семьёй в присутствии гостей в праздник Егория Зимнего (*т.е. 9 декабря 1903) и отобедав, все хотели было выйти из-за стола на перекур. У всех после выпитого было желание поговорить, а у крестьян много разговору - о земле, об урожае, о налоге... Но бабушка подошла к столу и сказала:
- Гриша, налей гостям по ковшу пива! У меня к ним есть разговор... Гости дорогие, послушайте меня, посоветуйте... Вам известно, что хозяйкой после Ивана осталась я. При такой большой семье и хозяйстве я устаю и не управляюсь... Решила я Гришу женить. Кто предложит ему невесту? Я знаю его девок, с которыми он гуляет, только они мне не нравятся...
Вступил обер-кондуктор Семён Фадеич:
- Родные и дорогие наши гости! Я приехал сюда, чтобы вас позвать к себе, но коли так стоит вопрос, надо спросить Гришу: "Хочет ли он жениться?" Пусть он ответит нам!
- Дорогая Маменька! Я вижу твою заботу обо мне. Только уж если женюсь, так на Груне Михеевой - эта девица мне нравится!
- Нашёл таки невесту! Ни Богу свечка, ни чёрту кочерга! - подшутил зять Михаил Михайлович. - Она рыжая, рост её не по тебе. Неужели тебе не нравится Старикова Наташа в Наволоке? Она красива и природа их в почёте.
- Гриша, упустишь эту невесту! Смотри, за ней и приданое дадут неплохое. Я то ведь знаю, что у ей наготовлено. - поддержала зятя Михаила сестра Гриши Анисья.
Степан Дмитриевич тогда сказал:
- Вот что, жених, ты Груньку брось, не срами себя и седую голову матери! Слушайте все! Я много езжу по деревням для закупки скота. Иногда приходится ночевать в дальних деревнях. Был такой случай в деревне Никитеревец у замечательной семьи Ивана Михайловича. Я остановился там на ночлег... Так вот, у него есть хорошая невеста - здоровая, работящая и на рост и на лицо Бог не обидел. Вот куда мы с тобой съездим, Гриша! Благо, по озёрам уже можно ездить. Лёд надёжный и снежок хорошо подсыпал. Мы сватать подождём. Посмотришь... Понравится - тогда и посватаем! А пока... вроде, мы с тобой ездим по деревням, покупая бычков, и просто заехали на ночлег.
- Ты, Степан, придумал замечательно! Я благословляю тебя, Гриша, на такое дело! - сказала Иваниха. - Держись за дядей! Он пройдоха - зря дело делать не умеет.
Тут все гости дружно заговорили. В их речах можно было разобрать только выражения одобрения сватовства, придуманного Степаном Дмитриевичем.
- Ладно, Мать, на таких условиях я согласен! Для разнообразия прокатиться не плохо. Погодка не плохая., - отвечал Григорий.
- Выпьем за успех! Пивцо у Прасковьи хорошее, - сказал Павел Давыдович, муж Пелагеи Ивановны.
За столом начали обсуждать, где и какие есть невесты... Как сами поженились...
Незадолго до Рождества дядя Степан Дмитриевич запряг хорошую лошадь в красивые расписные санки. Надел лошади серебряную сбрую со звонкими бубенчиками на ошейнике. И они отправились в дорогу с напутственным благословением братьев, сестёр и Матери, которая перекрестила Гришу, поцеловала в лоб и сказала:
- С Богом!
Когда приехали в Никитеревец, встретили их хорошо, распрягли лошадь и поставили её в тёплую конюшню.
- Знакомся, Иван Михайлович! Это мой племянник Гриша!
- Добро пожаловать! Здравствуйте! Прошу в избу, а то на улице холодновато.
Гриша поздоровался с дядей Иваном - ещё крепким среднего роста широкоплечим мужчиной, похожим на кавалериста с чуть кривыми ногами. Красив лицом. Волосы, подстриженные под горшок, реденькая курчавая бородка.
В избе, перекрестились на образа икон, установленных в переднем углу на полочках. Перед иконами горела слабоньким огнём лампада.
Гостей приветствовала хозяйка - Устинья Филипповна.
- Раздевайтесь, гости дорогие! Да садитесь на лавки, пока я самовар согрею... Ты, Иван, посмотри куда это наша Фенька убежала! Надо бы дровишек принести, да истопить печку. Гости с дороги поди озябли...
- Филипповна, не изволь беспокоиться! Мы не озябли - у нас тёплые тулупы, да и мороз еще не крещенский. - сказал дядя Степан.
Самовар вскипел и с повизгиваниями был поставлен на стол. Спустившись через люк в подпол, хозяйка достала поджаренную на льняном масле рыбу. Хозяин оказался неплохим рыбаком. Около деревни три озера и рыба, видно, ловится хорошо.
Устинья Филипповна небольшого роста, сухонькая. Ходит пригорбившись. На голове по-старушечьи одет повойник. Во рту, кажись, недостаёт порядочно зубов. Не в пример ей, у дяди Ивана полон рот белых зубов. Видать, он не курит.
Появляется Иван Михайлович с деревянным подойником в руке и ставит на лавку около стола.
- Жаль, гости дорогие, что негде водочки достать. Было заготовлено, да на Введение* выпили.. Осталось только пиво, да оно у нас такое, что не хуже водки. (*праздник Введения во Храм Богородицы)
Уселись гости и хозяева за стол. Пришла в нарядном платье и Федора, усевшись около самовара, чтобы разливать чай.
- Иван Михалыч, а что твоих сыновей не видно? - спросил Степан.
- Известно - дело холостяцкое. Гостят в Старове у тётки оба там - Большак и Малыха - оба Ивана.
Разговоры за разговорами: какой был урожай на хлеб, на другие товары; выгодно ли идёт торговля мясом в Бологое... Гриша, хотя и любит свежую рыбу, но больше смотрит на Феню, сидевшую напротив него.
- Ну, а как поживает твой племянник? Чем занимается? - спросил Иван Михайлович.
- Известно, дело крестьянское... Да вот хочу взять его себе в партнёры. Поучится малость, будет подрабатывать деньжонки. Знаете, ведь в нашем деле их требуется не мало: то оброки, то на покупку обуви, одежды. Много надо иметь капиталу.
- Ваш племянник еще не женат? - спросила тётка Устинья.
- Что вы! Он ещё молод - только что исполнилось семнадцать лет. Он у нас за хозяина в семье. Прошлой зимой умер у них отец... Царство ему Небесное! Оставил четырех сыновей и дочь. Слава Богу, успели выдать замуж трёх дочерей. Поездим с ним по белу свету, посмотрим... А там и, присмотрев невесту, женим.
Хозяин с хозяйкой всё подливают пивцо, а сами всё спрашивают и спрашивают...
- Смотрю я, Филипповна, у вас дочь - невеста?
- Да, Степан Димитрич! Она у нас не дочь, а племянница. Осталась сиротой после смерти родителей. Кроме нее есть еще племянница Устинья. Та постарше. С семи лет живёт в Бологое у Отца Александра. Сначала нянькой, а подросла, стала работницей. Обещала приехать погостить...
Гриша посматривая на Феню, думал: "Уж больно эта девушка рыжеватая... Таких я в деревне высмеивал..." Но виду не подал.
Закончилось чаепитие под разные разговоры. Вышли из-за стола и уселись на лавках. Дядя, смотря на племянника, подмигивает:
- Ну, как тебе, невеста-то?
Гриша помотал головой, махнул рукой и сказал:
- Дядя Стёпа, скоро домой поедем?
- Молчи, племянник! Утром я поговорю с Иваном Михайловичем... Может посватаем?
- Ни за что! Только домой! - ошарашил Гриша дядю.
На утро встали по-деревенски рано. У хозяйки печка уж топится во всю мощь. На столе лежит горка горячих рыбников из щук. Самовар поёт весёлую музыку...
Пока умывались и готовились к завтраку, из сеней в открывшуюся дверь входит с раскрасневшимся от мороза лицом девушка. Рослая, красивая. Что бросилось Грише в глаза - НЕ РЫЖАЯ! С немного толстоватым носом, но не портящим вида лица.
Гриша обернулся к Степану Дмитриевичу:
- Кто это? Что за девушка пришла?
Вошедшая со всеми поздоровалась как с родными, обнимая и целуя дядю с теткой.
- Дядя Ваня, тётя Устинья! Вам большой привет от Отца Александра и Матушки Надежды.
- Устиша! Каким судьбами ты так рано появилась? - спросила Устинья.
- У меня были попутчики на подводах. Я с ними и приехала. В пути были всю ночь. Дорога хорошая, мороз небольшой. Так что всё в порядке!
Дядя Степан прошептал:
- Что, Гриша, не ожидал? Бывая в Бологое, я уже видел её у Отца Александра, заходя по делам. О том, что она приедет в гости, вчера говорил Иван Михайлович.
- Вот, дядя! Эта девушка будет моей невестой! Я согласен хоть сейчас увезти её в Гвоздки. - выразительно прошептал Гриша и смутившись вышел в сени покурить. Там дверь в дверь через сени была другая изба.
Не докурив папиросы, он заметил, что коридор перешла Устинья. Она не успела открыть дверь, как Гриша подошел к ней.
- Милая девушка, могу ли я с Вами поговорить?
- Почему же нельзя! Идите в другую избу - в коридоре холодно! - ответила она заговорщецким тоном.
Они проговорили с глазу на глаз около часа. И обо всём договорились.
Была сыграна небогатая свадьба по всем правилам и жизнь крестьянская пошла своим чередом.
Глава 4. Мать. Рождение
Моя мать Устинья Фёдоровна была действительно крепкого здоровья, высокого роста. Всем видом похожа на обыкновенную русскую крестьянку, с широким лицом, полным, но правильным носом, серыми глазами и русыми волосами. Родителей у матери не было в живых, она осталась круглой сиротой семи лет и до замужества жила в Бологом у попа. Сначала в няньках, а потом работницей. Родители матери - Фёдор Михайлович и Мария Филипповна умерли в одном году, оставив Устишку, братика Ваню 6 лет и сестрёнку Федорку 4 лет.
Тётя Устинья Филипповна с мужем Иваном Михайловичем взяли к себе всех троих, а родной дом был закрыт и забит досками на окнах. У дяди Ивана было небогатое хозяйство. Иван Михайлович был непревзойденным рыбаком в деревне Никитеревец. И у него всегда для гостей находилась рыба. А если вдруг рыбы не оказывалось, то он на ночь уходил на озеро Лиственник и утром рыба была для гостя. Им тяжело было прокормить семью в шесть человек. У них тоже был сын Иван, пяти лет. Прожив с осени 1888 года до лета, кое-как перегоревали невосполнимую утрату родителей. (Дом матери в деревне Никитеревец я посещал когда уже мне было лет 10-12. Она показывала его мне.) Принялись дети помогать по хозяйству помогать кто как мог. Убрали озимый хлеб с небогатого урожая.
После уборочной была в дорогу снаряжена телега с сеном. Тётя напекла подорожников из ржаного теста с начинкой из гороховой муки. Запрягли лошаденку и поехали в город... Долго все плакали, расставаясь с Устишей, может быть надолго. Когда скрылась из виду телега, тётя Устинья позвала домой двух Иванов и Федорку... Приемного стали звать с тех пор Большаком, а на год младшего - Малыхой. Так они до старости и остались: Большак и Малыха.
Рос в этой семье Иван Большак, с возрастом втягивался в крестьянскую работу. Стал широкоплеч, коренаст, как говорят в людях. Так он и жил тихой мирной жизнью... до первой империалистической войны 1914-1918 гг.. Был взят в армию. Сестра Устинья провожала его до самого Валдая, идя по шпалам железной дороги. Как чувствовала - провожает навсегда... Он в том же году был убит.
Федора выросла до невесты и рано была выдана замуж за Захара в соседнюю деревню.
Родился я в лютом январе 1906 года при необыкновенных условиях. В тот период, в начале двадцатого века, у крестьян не было ни врачей, ни фельдшеров, ни опытных акушерок. Беременные женщины при родах пользовались опытом старых бабок, да знахарок... но и тех для меня не оказалось...
Только что отпраздновали люди встречу нового 1906 года. Гуляли все святки до крещения. У всех было чем угостить гостей по случаю таких праздников. У плохого хозяина на этот случай были мука для пирогов, мясо из баранины, не говоря уж об овощах - картофеле, соленых грибов и капусты. На масло скапливали сметану всю осень. Варили крестьянское пиво из ячменного солода.
Все святки мороз был не велик. Для молодёжи погода только на радость! Девчата по вечерам гадали, смотря при ясной луне через кольцо в воде и через зеркало, в мечтах о своём суженом и замужестве. Днем катались с горы на санках под крутой уклон, начинавшийся от деревни до самого озера. Смеху, шуток, визгу девок и парней было не мало. Они часто опрокидывались на ухабах и сугробах. Мальчишки разжигали костёр и прыгали через огонь, увлекая за собой и девчат. Девушки собирались в кучки, пели частушки, подыгрывая языком.
В крещение рано по утру уходили в церковь, неся в руках разного рода посуду, чтобы после освящения воды в проруби озера набрать святой воды. Святили ею всех домочадцев, скот, дворы, конюшни и пили её все, ожидая избавления от всех болезней и нечистой силы.
Погода для мальчишек была раздольем: они, раскрасневшись, носились с палками в руках, гоняя мерзлый шарик из конского навоза. Эта игра напоминала хоккей. Состояла она из очерченного круга с ямками по кругу согласно количеству игроков. Одна ямка-лунка была в центре круга. Центральный мальчик имел в лунке шарик и должен был загнать его в лунку зазевавшегося мальчика, который не смог защитить свою лунку. Зевака должен был водить.
Через недели две после крещения завыли метели с сильным снегопадом. Ветер выл на разные голоса в печных трубах. На улицах выросли такие сугробы, что не выйти из дому ни за сеном, если оно не привезено из полевых стогов, ни за дровами, если не запасено у дома.
Вот в этот злой холодный месяц январь 22 числа старого стиля суждено было появиться мне на белый свет при необыкновенных условиях. Представьте себе тот период царской России. В деревнях не было ни врачей, ни акушерок, кроме ветеринара, жившего в соседней деревне.
Час моего рождения произошёл в деревянном хлеву, где зимой держали скотину. Хлев был разделён на три секции: в одной - маленький телёнок, рядом с ним овцы с ягнятами , в третьем поросёнок 3-4 месяцев. В передней части направо от двери хранился небольшой запас сена на корм и соломы для подстилок. Этот хлев при свидетелях домашних животных и был моим родильным домом. Первое впечатление о жизни для меня было не радостным - было очень холодно, пока лежал на соломе. Во-первых я нашёл способ согреться - стал плакать, жалуясь окружающему обществу, а оно с немигающими глазами и любопытством уставилось на меня, издавая своё мнение, каждый на своём языке. В их глазах сверкал отблеск фонаря, висевшего на стене.
Мать не могла сама управиться со своими делами и принялась звать на помощь, зная что кто-то в доме услышит. В доме произошел полный переполох, услышавши крик со двора. Все домашние знали, что молодуха пошла во двор добавить корм скоту на ночь и что-то долго не возвращается. Бабушка, сообразив в чём дело, быстро налила в ведро воды из чугуна, прихватила какие-то тряпки и, набросив на плечи полушубок, выбежала во двор. Крестясь и причитая молитву, она в потьмах прошла по двору, где лежала корова, жуя свою жвачку, и открыла дверь в хлев.
- Устиша, скромница ты этакая! Неужели не сказать было, что пора родить? Ты ведь постеснялась наших и ушла во двор. Я всех бы выгнала из дому, если бы знала, что тебе время родить!
- Ничего, Маменька! - так звали бабушку все домашние. - Я шла по двору с охапкой сена, да поткнулась. Фонарь то был в хлеве за стенкой, ну, и кольнуло в спину... Тут и началось!
- Всё-таки, Устинья, ты крепкая женщина! Ведь первенец, а ты почти управилась...
Все процедуры были выполнены. Бабушка во что-то меня завернула и я перестал плакать, почувствовав тепло той одежды, в которую был завернут. С помощью бабушки мать была доведена до избы и уложена в кровать.
Глава 5. Первые дни
По случаю ненастной погоды все были дома. С большим нетерпением ждали когда им разрешат посмотреть племянника, но бабушка всем нашла дело.
- Дуня, по тебе прялка скучает!
- Маменька, я уже початок напряла, а пойду на посидку - еще напряду!
- Когда там тебе прясть! Надо пляской да песнями развлекаться...
Мужикам она приказала:
- Стёпа, Терёша, Сергей, вы тоже идите куда-нибудь!
Любопытство всеми овладело, хотелось посмотреть, что за новый человек появился в их доме. Не стерпела Дуня.
- Маменька, мы только взглянем и уйдём...
- Ладно, только тихо! Видите он заснул.
- Маменька, да он на Устишу похож! - сказала Дуня. - Смотрите: лоб, глаза, нос... Отцовского-то нет ничего!
Степан уверял, что я и на отца похож.
- Смотрите хорошенько! Вам бы все на баб были похожи... Вон какие кулаки-то у него, видать, будет большой и сильный мужик.
Терентий поддакнул Стёпе.
- Бросьте судачить, еще осудите - придется к знахарке нести. Чтобы стать мужиком, надо еще его вырастить. Идите-ка лучше спать, если не идете куда-нибудь. - заключила смотрины бабушка.
На этом и закончился мой первый день жизни 22 января 1906 года, лежа в люльке. Люлька состояла из деревянной рамы, обшита мешковиной с углублением, чтобы не вывалился. От рамы четыре веревочных постромки привязаны к деревянной жерди (оципу). Вторым концом жердь просунута в железное кольцо, привернутое к потолку. Получилась качающаяся зыбка.
- Маменька, жаль, что Гриши нет дома. Вот была бы радость ему, ведь сын родился, чего он так хотел.
Григорий отсутствовал. Он уехал в Бологое с сеном на продажу.
Мать, как только оправилась после родов, была определена работницей к богатому крестьянину Петрушину по уходу за скотом зимой, а летом и на полевых работах...
Отец приехал из города на третий день - пережидал непогодь у сестры Анны. Она была замужем за обер-кондуктором Семёном.
Не успел еще распрячь лошадь, как выбежал ему помочь убрать упряж Степан.
- Гриша, пляши! Новость для тебя большая!
- Что за новость? Что случилось за моё отсутствие? - спросил отец.
- У нас родился еще один мужик! Поздравляю тебя! Надо это отметить!
- Раз такое дело, Степа, отметим! Я в городе прихватил бутылочку Царской.
Войдя в избу, Гриша первым делом подбежал к люльке, но бабушка его сначала послала раздеться, а потом приходить. Когда он подошел к кровати жены и поцеловал её в лоб и в губы, отчего спавшая мать проснулась, наделив его болезненно спокойной улыбкой.
- Ладно, жена, спи! Поговорим завтра, а сейчас посмотрю на сына...
Он тихонько подошел к люльке и откинул полог, развернув люльку к свету керосиновой лампы, висевшей на стене.
- Ой, какой герой!.. Правда герой, Маменька?
- Да, Гриша, сын здоров! Дай Бог только вырастить, а растить в наших условиях бедности не легко.
- Маменька, я с Семёном Фадеичем потолковал на счет работы. Он так меня обрадовал! Есть хорошая работа - в Бологое начинают строительство веерного депо, водокачки, прокладка новых железнодорожных путей. Засыпка болота между Бологовским и Огрызовским озёрами. Мы можем вдвоём или втроём пойти на заработки.
- А как же пашня и прочее хозяйство? - спросила бабушка.
- Маменька, со всем управимся, лишь бы устроится на работу. Семён обещал похлопотать. - пояснил Гриша.
- Ну, дай-то Бог! Благословляю и на тебя надеюсь - ты у нас старший.
- Устроюсь, возьму с собой жену, сына... - уже высказывал свою мечту Григорий.
Глава 6. Отец - строитель
Выбрав не очень морозную погоду в январе 1907 года, Сергей везет на станцию Едрово Гришу, Стёпу и Терёшу, а там до Бологое 25 км поездом. Ехали поздно вечером. На небе сверкали звёзды да в лесу иногда вдруг треснет дерево от мороза. Наши парни, завернувшись в тулупы и армяки, тихо похрапывали. Один Сергей не мог быть партнером братьям - ему надо было править лошадью, и он, чуть посвистывая напевал им придуманную мелодию.
Приехав в Бологое, троица с котомками за плечами с кое-каким инструментом и дорожными харчами направилась за речку Змейку к сестре Анюте (Анне Кузнецовой). По знакомым тропинкам подошли к двухэтажному, обшитому вагонкой, дому. Их встретила сердитым лаем собака, вылезшая из будки, и, гремя цепью, бросилась на пришельцев, появившихся в такой поздний час.
Услышав лай собаки, вышел на крыльцо в рубахе и подштанниках Семён Фадеич.
- То-то, я смотрю в окно, идут трое, а кто - в темноте не разберешь... но видно свои - несмотря на лай собаки, идут смело... Тузик, на место!...
- Это мы - Гвоздыри, Семён Фадеич! - ответил Григорий.
- Чую что свои. Заходите в квартиру, там будем говорить. Здравствуйте, Гриша, Степан, Терёша!
Поднявшись по ступенькам невысокой лестницы и перейдя широкий коридор, вошли в кухню. Там уже светит небольшая керосиновая лампа и на встречу братьям подходит Анна, нежно обнимая и целуя каждого.
- Как здоровы? Как доехали? Как здоровье Маменьки, Устиши и малыша?
- Спасибо Анюта! Все здоровы, а Меменька и Дуняшка шлют приветы!
- Ну слава Богу! Здоровы ли ваши Коля, Маня, Шура? - спросил Степан.
- Живы-здоровы! Спят на верху.
- Анюта, согрей самоварчик! Надо согреть гостей!
- Раздевайтесь, садитесь. Я уже знаю цель вашего приезда и хочу обрадовать. Я договорился с главным инженером. Его контора находится в здании путевого начальника. Утром сведу вас...
Сидя за чаем, поговорили о жизни в деревне, о предстоящей работе. После чая легли еще поспать до утра...
Утром, умывшись, позавтракав, пошли на станцию в сопровождении зятя Семена. Дойдя до речки Змейки, повернули под арку, над которой были пути железных дорог на Ленинград и Псков. Дойдя до станции Бологое, свернули в депо ремонтных мастерских, вошли в контору.
Семен сразу пошел к столу, сняв с головы форменную железнодорожную шапку. Ему последовали и его три шурина.
- Господин инженер, я привел к Вам моих земляков, о которых недавно разговаривал с Вами!
- Это они и есть? Видать ребята здоровые! Подойдите поближе... Откуда вы?
- Мы из древни Гвоздки Валдайского уезда! К вам пришли с помощью нашего зятя Семена. - сказал Григорий - Нам хочется поступить на работу, которой у вас порядочно.
- Какой специальности?
- Пока, кроме крестьянской работы, у нас нет никакой... Мы, когда нас примете, научимся и будем хорошо работать.
- Хорошо. Вот вы, кажется, старший и по возрасту и по фигуре пойдёте к десятнику Трофимову бетонщиком. Учитесь! Это хорошая работа! Как звать?
- Григорий Иванов!
- Тех двоих как звать?
- Степан и Терентий Ивановы.
- Вот вам три коротеньких анкеты, заполните их! Григорий - бетонщиком, а вы, Степан и Терентий - подсобниками к инженеру Смирнову. Его контора около озера, в тёсовой времянке. Найдёте...
- Спасибо Вам, господин инженер, что устроили моих ребят, они парни работящие. - поблагодарил Семен.
- Спасибо и от нас! - поблагодарил Григорий, получая направление к десятникам.
Устроившись удобно на квартире сестры Анны Кузнецовой и до первой получки к ней на харчи, приступили к работе. Собравшись в обед перекусить, братья поделились, что работенка требует немало сил.
- Тебе Гриша неплохо - ты под крышей: мороз, ветер тебя не одолевают! - пожаловался Степан.
- Ничего братишки! Побыстрей будете бегать по дощечке с тачкой. Вам будет не только холодно, а и жарко! - пошутил Гриша.
|
Проработав 1906-07 годы на строительстве, отец зарекомендовал себя умелым, исполнительным рабочим. И ему присваивают звание десятника. Теперь он не работает физически, а только руководит.
За прожитые в Бологое два года мужики периодически ездили домой. Особенно в сезон жатвы и сенокоса. Бабушка с матерью жили согласно, вместе вели посевную и уборочную, а Сергей управлялся с лошадью.
На строительстве бологовского веерного депо с поворотным кругом для увеличения железнодорожного парка паровозов было проложено много веток-путей на засыпанной части болота. Рабочих стали сокращать. Степан и Терентий были возвращены домой под новый 1908 год. Им предстояло заняться увеличением аренды земли и покосов.
Зарекомендовавшего себя умелым строителем отца пригласили в Петроградское товарищество "Железобетон" и поручили работу на строительстве мостов через реки. Первый мост, где он должен был показать свои способности, был железнодорожным и строился через реку Шексну около одноимённой станции. (Потом этот мост стал автомобильным. - С.И.) Второй мост - в Пермском крае, через реку Тулву около городка Оса на Каме.
Шексна сердитою быстриной |
Теперь там исполу корову |
Мосты на Шексне и Тулве
|
|
Глава 7. Детство
Бывало и такое в моём детстве. Возясь со стряпнёй около печки, бабушка посадит меня в корзину, обторкает одеялом и разными тряпками, чтоб я не вывалился и поставит корзину со мной на окно, чтобы я смотрел как ходят люди, животные или шевелятся от ветра деревья. На окне всегда полно мух. Они летают, жужжат, садятся на лицо, лезут в глаза, на губы... Я их очень боялся и начинал плакать. Тогда меня бабушка вместе с корзинкой ставила на широкий шесток русской печи среди чугунов и горшков и начинала петь колыбельную песенку. И я, любуясь как горят дрова, засыпал и оказывался потом в люльке с соской во рту.
Соской служила тряпица от поношенного холста, в которую завёртывали жеванный хлеб и завязывали её ниткой. Получался небольшой комочек. Периодически эту жвачку заменяли, но бывало и забывали о ней. Хлеб в тряпице прокисал, делаясь противным, отчего надо было протестовать, то есть плакать. Начинали качать зыбку, но это не помогало... Наконец догадаются и начнут поить. Поилкой служил большой бычий рог с соской на тонком конце. Соску делали из коровьего вымени. Вся эта подкормка была почти постоянно кислой и противной. Особенно соска. Она была сыромятной, дряблой, даже на вид неприятной. В таком приспособлении кормежки быстро всё прокисало от множества бактерий.
Рос я до трёх лет слабым, золотушным. Силы хватало только, чтобы быть живым. Следующие за мной четверо детей, кроме Яши и Павла, не смогли справиться с подобными условиями жизни - умерли до года. Вторым за мной выжил Яша, родившийся в августе 1908 года. Бабушке прибавилось забот: одного нужно уже водить за руку, а второго - на руках.
Мне уже пять лет. Целыми днями летом бегаю по улице, играю с соседними девчонками - Сашей и Настей. Бывало заиграемся и уснём, то у нас, то у них, прибавляя бабушке забот - искать где мы находимся.
В один из тёплых майских дней сели мы с бабушкой и Яшей на бревно, лежавшее у стены дома. Любуемся на деревья, одетые молодой листвой. Весело и задористо распевают скворцы на берёзах. Небо было безоблачным, только воздух переливался испаряющимся туманом, в котором высоко-высоко пел жаворонок. Наслушавшись птичьих песен и согревшись от солнечных лучей я спросил бабушку:
- Бабушка, а почему наша деревня большая, только зовут её Малыми Гвоздками, а за ручьём деревня маленькая, но зовут её Большими Гвоздками?
- Ты Ваня, я вижу, интересуешься всем, даже можно сказать, не по возрасту... Тогда слушай! Внимательно слушай! Вырастешь - сам расскажешь другим, а может доживёшь и своим детям расскажешь также, как я тебе...
Поправив на коленях задремавшего Яшу, бабушка собралась начать своё повествование. В это время подошел к нам дедушка Степан, живший за нашим двором, в центре своего огорода. Был он седой с длинными волосами, прижатыми на голове ремешком так, как бывало носили новгородцы. Ходил он один с можжевеловой палкой сгорбившись. Жил один - ни кола, ни двора. Только хромой и тощий серый кот и, видно, тоже старый. Лет дедушке столько - он и сам не помнит.
- Здравствуй Ильинична! Погреться на солнышко вывела своих внуков? Как твоё здоровье-то?
- Спасибо. Здоровье, слава Богу, ничего. Вот, садись с нами да побеседуем. Ты больше меня жил, много путешествовал. Расскажи нам с внуком. Он задал мне такой вопрос: "Почему у нас Гвоздки Малые, а деревня большая. За ручьём наоборот - деревня маленькая, а зовут Большими?"
- Ты Иваниха погоди! Сейчас усядусь поудобней и расскажу быль, которую сейчас внук не поймёт, так ты в будущем расскажешь ему и другим людям... Народ нашей деревни древний и ему приходилось переживать нашествия татар, литовцев, опричников Ивана Грозного. Литовцы нашему народу принесли больше всего горя. Многое стало забываться, но о чём я расскажу век не забудется...
Я стал смотреть на дедушку с большим интересом, предчувствуя услышать что-то интересное. Дед Степан любил рассказывать о своих странствиях по России, по арабским странам. Столько у него интересного, что все, кто приглашал его к себе, слушали без конца. У деда Степана всегда можно было найти интересную книгу. Любил рассказывать про жизнь новгородцев. Источником знаний у него были древние и даже рукописные книги, приобретённые у бродячих монахов или купленные в монастырях во время путешествий. Умел хорошо говорить сказки. Знал наизусть "1001 ночь Шахрезады". Так увлекал слушателей, что все с хохотом засиживались далеко за полночь.
За свою жизнь дед дважды ходил пешком в святые места паломником, купался в реке Иордан, был в Вифлееме, Иерусалиме и прочих городах. На поход у него уходило три года. Если тверичанин Афанасий Никитин побыл в Индии, путешествуя на кораблях и лошадях, так наш дед Степан - пешком! Питался в пути подаяниями и в монастырях. Жители деревень любили пускать на ночлег странников. Не только напоят, накормят, но и в дорогу харчей дадут.
Усаживаясь поудобней и кряхтя, дед начал своё повествование. Вот, Иваниха, как дело-то было! На наши Новгородские земли пришли войной литовцы... Давно это было! Лет, пожалуй, сотни четыре будет. (Начало войны было в 1558 году, перемирие - в 1559 и новое нападение в 1560). Жгли деревни, убивали народ, здоровых и сильных уводили в рабство, принося народу горе и страдания.
Восточнее наших Гвоздков на берегу Холмского озера против впадения в него реки Березайки было большое село "Холмское". Точно названия не знаю, только озеро ведь называется Холмским и по сиё время. Ливонцы захватив селение, всех жителей загнали в деревянную церковь, закрыли двери и подожгли. Все дома в селе тоже были преданы огню.
Сначала люди кричали, плакали... Пытались выломать решётки на окнах, но их убивали копьями. Видя неминуемую гибель, люди запели молитвы и псалмы. Пели, плакали до тех пор, пока от дыма и жары не задохнулись. Когда сгорели стены церкви, то колокольня опрокинулась в сторону озера, а большой колокол падая, скатился в озеро со звоном, где и увяз в густом иле.
Нескольким семьям удалось укрыться в лесах и оврагах - они остались живы. Ушли завоеватели. Народ вышел из лесов и никто не захотел строить себе жильё на зловещем пепелище. Стали люди подыскивать новые места. Ими оказались холмы, занятые теперешними деревнями Вороново и обеими Гвоздками. С этих холмов был хороший обзор окружающей местности. Ими воспользовались два брата Гвоздковы. Их дома разделял небольшой ручей, протекавший между двух холмов.
Старший брат срубил себе дом на холме повыше, а младший - на холме пониже. Дом младшего брата через некоторое время сгорел. Пришлось строиться заново. Дом старшего, рубленый только топором (пил в то время, наверно, еще не было) еще стоит...
(Добавлю от себя. Я уже взрослым ходил к этому дому и удивлялся. Дом построен без гвоздей из чёрных толстых, пропитанных смолой, деревьев. Пол и потолок сделан из расколотых деревьев. Ширина половиц больше полуметра!)
...Но потомство старшего брата отставало в росте от потомства младшего. В его деревне быстрее росли новые семьи и, соответственно, дома. (К моменту рассказа деда Степана в Больших Гвоздках было 11 домов, а в Малых Гвоздках - 42 дома.) Вот так Большие и Малые Гвоздки остались без изменения их названия до наших дней. Ильинична и ты малец, я сказал вам историю, которую передают от прапрадедов до наших дней.
- Спасибо дедушка Степан! Пора нам идти пообедать, а может пойдёшь с нами перекусить?
- Спасибо Ильинична! Мне Груня принесла молочка и свежего хлеба. Я побреду домой.
- Ну, с Богом! Приходи ещё! Что-нибудь нам расскажешь. Смотри как внимательно тебя слушал внук, лучше чем мои сказки.
Так я познакомился с историей нашей деревни, которую запомнил на всю жизнь.
Частица детской самостоятельности
Только встал на свои ноги, |
Хотелось нам гулять на воле |
Летом 1909 года нас с Яшей стали брать с собой в поле на жниво. Делали нам из снопов шалашик, покрывали их фартуками и укладывали спать. Но спать не хотелось. Солнце через безоблачное небо грело сильно. Мы набегаемся, наберём васильков. Немало помешаем матери и бабушке своими вопросами: "Что это?", "А что это?". Наконец, испарина и солнце нас изморят и мы, забравшись в соломенный шалаш засыпали.
Глава 8. Отец работает у австрийца
Закончив работы по постройке мостов, отец решил попытать счастья в Питере. Пожить в гуще трудового народа, который борется организованно не только с фабрикантами, но и с самодержавием. Пример тому - 9 января 1905 года.
О том как крупные дельцы, подрядчики смотрят на рабочего, используя часто в своих личных целях. Этот рассказ Отца о приобретении специальности.
"В Питере не очень то меня ждали, но проживающие там земляки приняли на первое время, пока я найду комнату и работу. Я начал знакомиться с городом. Походил по Невскому, удивляясь большому скоплению народа. Смотрел, как на сказочную диковинку, на быстро мчащуюся комфортабельную коляску и на запряжённого красивого рысака.
Прокатился по Невскому на старой рельсовой колеснице в два этажа - конке, которую тащили пара сытых тяжеловозов. Возница - ямщик, сидит на передней площадке, держа в одной руке кнут с кнутовищем, вроде удочки, в другой руке ременные вожжи.
День был солнечный. Походил по набережной Невы, красивой и могущественной русской реки. Присматривался где и что строится. После недолгих поисков увидел обнесённый лесами дом на 11 линии Васильевского Острова. Захожу во двор, заваленный досками, кирпичом и прочими материалами. Увидев забрызганного известью рабочего, спросил:
- Скажите, как мне найти контору или инженера? Хочу поступить на работу.
Рабочий показал лестницу и этаж, где помещается контора. Я вошёл в помещение, сняв с головы шапку, засунул её за пазуху. Огляделся. Поздоровался, низко поклонившись.
Вижу за столом сидит господин, шикарно одетый в модный костюм - тройку с золотой цепочкой поперёк живота. Брюки заправлены в начищенные до блеска сапоги. Росту среднего. Гладко побрит, только усы накручены так, что кончики их торчат в сторону глаз, как у немецкого императора Вильгельма Кайзера. Позднее я узнал, что инженер прибыл из Австрии по контракту.
В стороне от этого господина сидит мужчина лет сорока, но по виду и простой одежде он похож на русского. Это был десятник. Преодолев робость, я обратился к важному господину.
- Господин инженер, нет ли у вас какой работы?
- Шо ви просиль? Арбайт... фу, чёрт на тебье! Работ?
- Да, хотел бы поработать на вашей стройке, если есть что делать...
- Какой майстер... ну, мастерофой? Специалност йэст?
Оробев перед таким господином, я скрыл, что уже работал бетонщиком и хорошо знаю эту работу.
- Пока специальности нет, но скоро научусь.
- Как фас называйль... эээ... люд, нет, человьек? Карашо, карашо! Человьек, как тебья зовать?
- Григорий я, Иванов Григорий!
- Менья зовать господин Вер Вильгельм Карлович! Понимайль? Будь минье служиль.
- Мне всё равно что делать. Я сильный!
Сам думаю: "Почему немец так ругается к каждому нужному и ненужному слову "чёрт на тебье!", "Сукан сын!"? Наверно у него плохо будет работать."
Закурив красивую трубку, от которой пошел ароматный запах хорошего табака, господин сказал:
- Воты, Гришка, ты мужьик силны! Хочу тебья пыталь - сколько кирпич носиль будеж пьяты этаж?
- Дома я носил мешки с зерном под пазухой и по два, но больше десяти пудов не пробовал...
- Пошьоль, Гришка, в двор! Я глядель тебья, как ты несьёшь болшой козёл на пьяты этаж! Ай тебье и мал козёл, неси не можно?
"Что за чертовщина? На пятый этаж не одного козла могу снести, только бы ноги перевязать, чтобы не брыкался." Это я подумал, но инженеру сказать не осмелился. Придумает же немчура способ испытания.
Выйдя во двор, мы подошли к широкой скамейке на врытых ножках . На скамейке стоят похожие на стул со спинкой, только без ножек, кОзлы. На этом устройстве стопкой наложены кирпичи. От широкой дощатой спинки торчат горизонтально две рукоятки на высоте роста человека.
- Воты Гришка, чёрт на тебье, бери козёл за рог и несьи на вьерх!
Тут я понял, что малые скамеечки и есть "козёл", а не рогатое животное с бородкой. Спрашиваю:
- Сколько здесь будет весу?
Инженер сосчитал кирпичи, определил вес и говорит:
- Десять путоф! (1 пуд=16,4 кг)
- Господин Вер, тогда можете и вы сесть на верх! Я снесу и вас!
Он захохотал. Что-то про себя поворчал по-немецки и приказал положить сверх кирпича ведро с песком. Я подладился под наплечные палки "козла", взял правильную выправку, глубоко вздохнул и понёс. Инженер и несколько рабочих споря между собой шли за мной. Они уверяли, что я упаду не дойдя до третьего этажа.
Прошли по лестнице два этажа, потом - третий. Чувствую начинаю слабеть, но унизить себя не позволю. Остановившись на площадке, передохнул, выровнял дыхание и пошел дальше.
На площадке пятого этажа инженеру захотелось меня свалить - он ухватился за нижние стойки "козла" и стал тянуть к низу, но я, собрав последние силы рывком поднялся по лестнице. "Козла" поставил на такую же скамейку, что и внизу. Весь взмок от пота. На шее и на лбу вздулись синие жилы, а сердце стучало, как по пустой бочке.
- Вот, Господин инженер, сколько могу носить!
- Ты, чёрт на тебье, карошь мужьик!... Беру тебья носиль кирпич. Только, сукан сын, не смутьян, не лодкар? Так ведь? Как там у фас называйль которы работа не хочу... Не лодыр? Тебья не пукал царь в 1905 году?
- Нет... что вы. Я только из деревни приехал, а там землю пахал.
- Ах, зЕмля не богат? Плёх давай хлэб? Будешь и зЕмля копаль и минье арбайт мало будеш.
Поработал несколько дней на подноске кирпича. Потом меня десятник заставил зарыть траншею во дворе, где были уложены водопроводные трубы. Вижу вышел во двор и господин Вер, наверное поднятый свежим воздухом или захотевший посмотреть как я работаю. Закурив сигару, он подошел ко мне, любуясь на ярко блестевшие носки сапог.
- Грышка, бросал лопат и бегай казёнка! Несьи минье вотка полбутылка и несьи сюда люк!
Я взял деньги и побежал, но не пройдя ворот, слышу:
- Ждаль тебья тут! Не забуваль люк!
Идя по 11 линии на Большой проспект, где находилась казёнка, думаю: "Зачем ему люк понадобился?". Потом сообразил: "Во дворе кучи земли, нет ни стола, ни стула, а пить водку стоя, конечно, не приятно. Наверно он люк застелет бумагой и сядет на него"...
Возвращаясь с пол-бутылкой в кармане, у ворот прихватил от водопроводного колодца чугунную крышку. Крышка оказалась тяжёлой. Не без труда поднял её к животу руками. "Придумает же австрияка обедать на каком-то люке". Это я так называл крышку, и только позднее узнал, что люк - это весь колодец вместе с крышкой.
Увидел меня инженер с такой ношей, да как закричит. Усы ощетинились, лицо стало чуть ли не вишнёво-красным.
- Гришка, чёрт на тебье, шо ты, сукан сын, приносиль?! Я тебя пошлю: несьи вотка и люк! А такой люк не прошу!.. Дурак руска! Я хотель кушать люк зелён!
Понял я свою ошибку и помчался со всех ног к зелёнщику за зелёным луком, а инженер остался ругаться по-русски и по-немецки. Ну, думаю, выгонит он меня с работы.
Прошло порядочно времени после случая с луком. Я продолжал бегать за водкой, но закуска всегда находилась у него при себе. И вот после Рождественских праздников вызывает меня инженер в контору и говорит:
- Грышка, чёрт на тебье, совсем плёх голофа! Гости биль - много вотка выпиль. Несьи минье вотка на твоя денга! Я должаль нет, дам тебье всё. Да купьи минье шестнок!
- Рад помочь господину инженеру! А деньги у меня есть!
В первую очередь я побежал в мясные ряды Андреевского рынка. Купил там шесть овечьих ножек, полагая что инженер любит домашний студень. С рынка зашел в винную лавку за бутылкой водки.
Вернувшись обратно и не обнаружив инженера, я положил всё на его стол, а сам ушел продолжать переноску кирпича. Только снял с себя пальто и взялся за выкладку кирпича на "козла", как вижу несётся инженер что есть духу во двор. Шляпы на голове нет, лицо злое... Кричит:
- Гришка, сукан сын! Издевас на минье? Я тебя мог убить!.. А ты... а ты, чёрт на тебье, шо приносиль? Тебья пошоль купай минье вотка, шестьнок, а ты купайль минье цибулины браты!.. Марш бистро бегай за шестьнок!
Стоявший рядом десятник не смея хохотать, фыркая в кулак, повернулся в мою сторону и полушёпотом сказал:
- Господин Вер после большой попойка любит закусывать зелёным луком, а зимой чесноком.
Я по его акценту понял, что чеснок по-нашему, а по его выговору "шестьнок". С едва сдерживаемым смехом побежал за чесноком.
Долго смеялись надо мной рабочие, да и сам инженер сообразил: "Трудно русским понимать искаженную русскую речь".
- Ну, Грышка, чёрт на тебье, пил бы ты вотка и кушал сырой цибулины браты? А?
Вскоре после этого случая, повстречавшись на перекуре с бригадиром бетонщиков Степаном, я рассказал ему, что уже работал бетонщиком. Даже Десятником.
- Гриша, неужели правда? Это же клад для нас! Что ж ты раньше молчал? - поругал Степан.
- Мне хотелось усвоить кирпичную кладку, приготовление сложных растворов... Вот и бегал для инженера за водкой. Он не следил за моим временем и я мог бывать у всех специалистов.
- Иди, друг, ко мне! Не пожалеешь! Заработаешь хорошо и познакомишься с хорошими людьми. У тебя ведь есть семья. Ищи квартиру и выписывай к себе.
Глава 9. Переезд в Столицу
Осень тысяча девятьсот десятого года была капризной для сельских жителей. Не успели еще убрать всё с полей, как пошли частые холодные дожди. Картофель копали из пропитанной водой суглинистой почвы. Сушить возили домой, рассыпая на полу в сенях и в дровяных сараях. В комнатах для прохода оставались дорожки к столу, к кровати и к печке.
Нам малышам была поручена работа - из рассыпанного картофеля выбирать подсохшие клубни и складывать их в корзину, чтобы потом взрослые отнесли в подвал для хранения.
В один из таких дней мать получает письмо. Отец просит нас, то есть маму, меня и Яшу, приехать в Петербург на постоянное жительство. Комнату он нашел, а работа его обеспечит все условия нормальной жизни.
Вечером, после работы вся семья собралась дома. Мокрые, усталые, но узнав о письме повеселели. Бабушка, собирая на стол для ужина и утирая передником слёзы, проговорила:
- Устиша, радость то тебе какая - ведь к мужу поедешь! Конец твоей муки, больше не будешь ковыряться в земле, мокнуть под дождями или жариться под горячим солнцем до изнеможения!
- Боюсь я, Маменька городской жизни! Скучать буду без дела и по вам тоже...
- Что тебе скучать! Не пахано, не молочено, а хлеба ешь сколько хочешь, -сказал Степан.
- Ваня, Яша! Вы что не пляшете? Ведь к тятьке едете в большой город, сказала тетя Дуня.
- Какая тут пляска, когда на полу пройти негде - везде картошка, - это вставил дядя Терёша.
- Вот, мы с Яшей прокатимся по железной дороге! Посмотрим паровоз! - это мероприятие мне казалось самым интересным в нашей поездке. Как живут в городе мы еще не знали.
- Вот глупенькие! Им ни город, ни тятька не интересен. Ты, Устиша, проси Гришу почаще водить вас по городу. Побывайте в зоологическом саду, в народном доме. Покатайтесь на конке, - посоветовал дядя Стёпа.
Начались обсуждения: «Когда поехать? Что брать с собой из багажа? Что одевать в дорогу?» Отвезти нас на станцию Едрово, с общего согласия и одобрения бабушки, был назначен дядя Стёпа. Следует отметить, что дядю Стёпу (Степана Ивановича, род. в 1889 г.) мы видели тогда последний раз. Он в 1914 году был взят на войну и был убит.
Прождав, пока погода проясниться, мы поехали...
Город Питер
|
Помню слякотную осень. |
Объятье русское, приветы |
* Петергофский переулок - Петродворцовая улица (с 1952). Петергофский переулок тогда проходил между улицами Малой Зелениной и Большой Колтовской (Пионерская), названной от слободы Невского гарнизонного «Колтовского» полка. Близ Колтовского моста (Лазаревского) через Малую Невку, который соединяет Петроградский и Крестовский острова.
** Петровский парк на Петровском острове.
*** Введенская улица. В советское время была улицей Олега Кошевого.
Эта фотография сделана в 1912 году, когда наша семья объединилась после переезда Матери с нами в Санкт-Петербург. Слева направо: брат Яша (4 года), Мама (28 лет), Папа (25 лет) и я (6 лет).
Глава 10. Блины господина Вратнякова
Познакомлю я Вас, читатель, с одним днём жизни при царизме, который я пережил в школьные годы.
Декабрь 1914 года на исходе. Продолжается Великая Отечественная война. Боевые действия фронтов от Петеребурга далеко. В городе заметна предпраздничная суета. Бойко торгуют магазины. Народ готовится встречать Новый 1915 год. Ёлки разбираются нарасхват. Погода стояла морозная, с частыми снегопадами и метелями.
Я ходил в школу второй год, которая находилась от дома недалеко. Мы жили на Большой Спасской улице. Школа двухэтажная деревянная, рядом с церковью на углу Введенской улицы и Большой Пушкарской.
В школе у всех детей было тоже праздничное настроение. Разговоры о ёлках можно было слышать за партой, на переменах, в большом коридоре и даже на улицах, когда ребята собирались гурьбой перед уходом домой.
Со мной на двухместной парте сидел Юра Вратняков - баловник, которого не любил весь класс. Учительница его редко наказывала, потому что его родители были высокого звания. Меня часто учительница и поп за малейший проступок ставили перед классом на колени и иногда подсыпали крупу или выгоняли раздетого в тамбур между дверей на сквозняк.
Отца и матери Юрки я не знал, но в доме у них пришлось побывать. Юрка зазвал меня к себе поиграть и посмотреть как у них красиво наряжена ёлка. Я согласился. 31 числа, отпросившись у матери и надев праздничный костюм, пошел на встречу, согласованную с Юркой. Встретившись, быстро вприпрыжку побежали по улице к их дому.
На пути мы долго заглядывались на витрины магазинов. Нас интересовали всякие игрушки. На ходьбу затратили немало времени.
- Юра, посмотри какие солдатики с барабанщиком впереди! - восхищался я строю оловянных солдатиков.
- Что эти солдатики! У меня их дома много, да я в них не играю. Мне надоело смотреть на настоящих солдат. У нас во дворе плац, на котором обучают солдат строевой службе. Их командиром мой папа.
- Разве твой папа военный?
- Да, он полковник!
Завернув во двор большого дома, Юра объявил, что мы пришли на плац. Я раньше никогда не видел оснащения плаца и стал расспрашивать про предметы, которые увидел на обширной территории.
- Это что за брёвна стоят на столбах, Юра?
- По ним учат ходить! Хочешь и мы попробуем?
И Юра направился к косой перекладине, упиравшейся одним концом в землю, а другим концом в бревно на столбах, примерно в наш рост высотой. Попробовал он взобраться с разбега на бревно, но ему не удалось. Ботинки были заснежены и скользили по гладкой поверхности.
- Для чего вон те заборы на середине площади?
- Через них солдаты учатся перелезать!
- Так ведь они высокие!
- Всё равно перелезают и даже с винтовкой, а если которому не перелезть, так его подгоняют арапником. Скоро привыкают даже самые неуклюжие.
- А что делают на столбах, что в углу поля? Там какие-то лестницы и верёвки с кольцами...
- Эх ты, деревня! Не знаешь! Здесь занимаются гимнастикой. Я летом тоже качаюсь на кольцах. Лазаю на руках по лестнице. Вон против трапеции моя комната на втором этаже, а внизу - кухня. Пошли теперь к нам! - и Юрка направился к двери дома. Я последовал за ним.
- Знаешь что? Мы пройдем через кухню. Попросим поесть, да и мама не увидит, когда пройдём с чёрного хода.
Мы вошли в полутёмный коридор с круглыми сводами потолка и направились на светящуюся впереди электролампочку. Подходя к кухне, я почувствовал запах жаренного лука, отчего сразу захотелось есть.
Повара суетились у плиты, видно, готовили праздничный обед. По помещению плавал зеленоватый дым. По винтовой лестнице Юра повёл меня на второй этаж. На полпути, свесившись через перила, негромко крикнул:
- Дядя Фёдор, пришли нам в комнату с Лизой что-нибудь покушать для двоих.
Ему ответил повар с усами как у Тараса Бульбы:
- Ладно барчук! Трошки не готово... Як сроблю, будет подано.
Украинский язык сразу указал на принадлежность повара к национальности, да и усы, пожалуй, отращивали только украинцы.
По длинному коридору, освещенному электричеством, мы пробрались на цыпочках. Минуя мимо четырех дверей Юра у одной из них замедлил движение, предупредив меня:
- Тццссс! Эта комната матери. Она, наверно, дома.
В его комнату мы вошли почти украдкой и тихо закрыли за собой дверь.
- Давай, Ваня, раздевайся. Вот вешалка!
Юрка указал на оленьи рога, приделанные к стене. Раздеваясь я боязливо разглядел комнату, которая была непохожа на все те, в которых живут рабочие и где жили мы. Стены оклеены дорогими обоями, на них картины и портреты. У окна письменный стол красного дерева с настольной лампой под зелёным абажуром. В стопках лежат книги в дорогих переплётах. Из окна виден плац с красиво утоптанным снегом, точно красивое кружево.
В углу у двери - никелированная кровать с горкой подушек, покрытых покрывалом замысловатого рисунка. На полу - красивый ковёр, на котором стояла красивая ёлка, блестевшая всевозможными цветами. На ветках прикреплены свечи, готовые к зажиганию. Всю ёлку обвивал разноцветный бисер, как одеяние сказочной феи.
Зависть совершенно мною овладела. Я не знал что делать... Не смел ни единым звуком или шорохом нарушить спокойную тишину в комнате.
- Ну, что уставился? - спросил Юрка, взяв меня за руки, - Пойдём смотреть картинки в книжках! У меня есть Фенимор Купер, Габриэль Ферри, Джек Лондон и много других - всё очень интересно.
Подбежав к столу, он подал мне книгу в красивом переплёте тиснёную золотом.
- Вот здесь такие расходы, от которых тебе неделю спать не захочется! - и он подал книгу Фенимора Купера «Блуждающий огонь».
Посмотрев картинки в одной из них, нам стало скучно. Мы подошли к ёлке.
- Хочешь, давай сорвём по шоколадке? Ведь их здесь так много! - Юрка потянулся, чтобы сорвать пару конфет. Ёлка от прикосновения зашевелилась, заблестев ещё больше.
Постучав трижды, вошла прислуга в белом Фартуке и чепце на голове. Она принесла покрытый салфеткой поднос и поставила на письменный стол.
- Я принесла вам блинчиков и сметану. Вам дядя Фёдор прислал. Кушайте пока они горячие!
- Мама дома? - спросил Юра.
- Нет, она уехала с барином, приедут поздно. Вам она приказала идти спать в её комнату на кушетку.
- Почему, Лиза? Ведь моя кровать здесь?
- Сегодня нельзя. На дворе будут...
- Что, Лиза, будут?
Лиза наклонила голову и после долгого молчания ответила:
- Будут наказывать солдата перед строем. Это я узнала от дворника. Велено все окна закрыть, которые выходят во двор. - повернувшись Лиза ушла.
- Вот интересно бы посмотреть! Как это будут наказывать? - сказал Юра, открывая салфетку и беря блин. - Давай, Ваня, есть! Ведь хочешь?
Мы с ним уселись на одно кресло, придвинутое ближе к столу. Юра приколол себе на грудь салфетку, вторую подал мне.
- Знаешь, у нас во дворе часто наказывают солдат. Иногда вечером, а то и ночью. Меня в это время уводят в другую комнату, чтобы ничего не видел. Сегодня мы посмотрим - что это будут делать с солдатом!
Блины, испечённые Фёдором очень понравились. Кроме того, я такие ел впервые. У меня от удовольствия рот был набит до отказа, а сметана растекалась по губам и падала на салфетку. Не успели мы съесть и половины блинов, как услышали через окно команду «Ать-два, ать-два, ать-два!» и хрустение снега под сапогами. Юрка и я бросились к окну и, чуть приподняв тяжёлые портьеры, прилипли носами к стеклу.
Строем подходили солдаты с разных ворот и по команде «На месте шаг, стой!» солдаты выстроились квадратами поротно около гимнастических столбов. Оружия при них не было. От большого скопления людей пар клубился кверху, теряясь в пустоте сумерек.
Притащили под перекладину длинный и широкий стол. На стол поставили табуретку и один из солдат полез на перекладину.
- Что это Юра? - прекратив жевать, спросил я.
Юра вскочил на стол и принялся всматриваться через вечерние сумерки.
- Они что-то вешают на бревно... Ага, вижу - привязывают верёвку!
Я тоже взобрался на стол, встал на колени. Вижу со столба слезает человек, а на бревне болтается верёвка с узлами. От такого зрелища блины застряли в моём горле, а по телу побежала дрожь.
- Что они хотят делать, Юра? Мне страшно, я пойду домой...
- Погоди немного - надо узнать всё до конца.
Пришла опять Лиза:
- Ребята, сойдите со стола! Юра, иди в мамину комнату! Там в окно хорошо виден проспект. Народу гуляет много. Весело...
Нет, Лиза, я не уйду отсюда!
- Я пожалуюсь матери, - пригрозила Лиза.
- Говори, я не испугаюсь. А здесь что-то увидеть предстоит интересное...
Лиза попыталась говорить ещё что-то, но безрезультатно. Ушла, пригрозив пожаловаться барыне.
Из дальних ворот еще показались люди. Они вели солдата, окруженного кольцом других солдат с винтовками наперевес. Солдаты подошли к столу и повернулись лицом к строю. Кто-то из офицеров, ловко взобравшись на стол,
стал читать. Слов мы разобрать не могли, но было ясно - он читал приговор. Мы с Юркой, стоя на коленях, плотно прижались друг к другу и стали сквозь щель в занавеске ждать что будет дальше.
Чтение закончено. Солдаты стоят с опущенными головами. Осуждённый, гордо подняв голову, смотрит на звёздное небо.
- Смирно! - раздалась команда, - Головы выше, грудь вперёд!
Солдаты быстро перестроились в ровные квадраты и замерли. Раздалась следующая команда:
- Приступить к исполнению!
На стол вскочили двое в гражданской одежде с мешком в руке. За ними взошёл осуждённый солдат и встал около качающейся верёвки, обводя взглядом своих однополчан последний раз, но духом не падал и даже кому-то, улыбнувшись, подмигнул. Палачи накинули на него мешок и завязали ниже колен. Вдруг раздался резкий, замирающий эхом, голос:
- Да здравствует Свобода и Революция!
Стены домов повторили эхом его слова, надавив на плечи солдат, которые постепенно опускали головы. Палачи поставили солдата на табуретку, накинули на шею петлю...
Мы с Юркой замерли от страха. Я попытался заплакать, но слёзы не шли, а зубы щёлкали так часто, что не было возможности остановить их. Руки и ноги тряслись. От напряжённого затишья слышно было тиканье маятника стенных часов и стук наших зубов. У Юрки одна рука с блином была засунута в сметану, которая от переполнения потекла на стол.
Несколько секунд солдат стоял на табуретке. Один из палачей ударом ноги вышиб табуретку из под его ног и тот повис, болтаясь на верёвке...
Я упал без чувств на стол... Сколько пролежал не знаю, только очнулся от холодной воды, которая лилась мне по лицу на грудь. Это лила мне воду в рот Лиза. Салфеткой она утирала сметану с лица. Блин, застрявший во рту, выплюнул на поднос - таким он показался мне горьким, что к блинам я почувствовал отвращение. Юрки уже в комнате не было. На улице было пусто. Стояла тишина, прикрытая ночным мраком.
- Вы где живёте, мальчик? Я вас сведу домой, - спросила Лиза.
- На Большой Спасской! - ответил я шёпотом, боясь испугать тишину, которая окружала нас.
Надев на меня пальто, шапку, Лиза проводила меня на улицу. Я с ней простился, заверив что дойду домой один - дорогу знаю хорошо.
Эти блины мне помнятся всю жизнь. Накануне каждого нового года я вспоминаю этот трагический случай.
Я благодарен Октябрьской Революции. Она за меня «отблагодарила» господ залпом «Авроры», осуществив благие замыслы В. И. Ленина.
Теперь мы с вами, ребята, встречаем каждый Новый год всё новыми победами в труде и учёбе. Недалеко то время, когда в Нашей Стране прогресса в науке и труде осуществится вековая мечта трудящихся - Построение Коммунизма.
Глава 11. Отец учится марксизму
Бригадир бетонщиков Степан Васильич Васильев, познакомившись со мной, начал показывать все секреты своего ремесла.
- Ты, Гриша, вижу, что знаешь наше дело много больше моего, но я не завидую. Ты моложе и в люди выйдешь. Может в будущем буду работать под твоим руководством.
Дядя Степан росту высокого, плотный, ещё сильный мужик с рыжеватой бородой и потемневшими от курева усами. На работе носил короткую куртку, прикрытую фартуком из мешковины.
В ясный февральский день был небольшой морозец и мы уселись во дворе перекурить на стопках кирпича, подложив доску. Разговорившись он стал меня расспрашивать: «Кто я? Откуда? Зачем приехал в Питер?». Сам рассказал о себе. Он был родом из Псковщины. Несколько лет как совсем бросил своё хозяйство в деревне. В Питере живёт с десяток лет. Покурили, поговорили о семьях, о хозяйстве, крестьянской бедности и он пригласил меня к себе на чаёк.
Воскресным днём второй половины февраля направился к дяде Степану через Тучков мост на Большой проспект Петроградской стороны. Жил он в первом этаже деревянного флигеля. Двор настолько стеснён сараями, сугробами снега, что я едва отыскал вход на лестничную клетку.
На звонок-подергушку вышла женщина в накинутой на плечи какой-то кацавейке. На голове треугольником повязан ситцевый платок. Узнав к кому иду, пригласила следовать за ней в прихожую. Это была Анисья, жена Степана. Раздевшись в прихожей и пригладив волосы ладонью, вошел в комнату.
Первое, что я увидел - простой работы стол с выдвигающимся ящиком, куда в наших краях убирают после еды ложки, ножи, солонки. На столе повизгивал самовар с чайником на конфорке. Несколько чайных приборов. На тарелке горка баранков. Вокруг стола стоят простые табуретки, а вдоль стен под окнами длинная широкая скамья.
Кроме хозяина в комнате было четверо мужчин. Хозяин, поздоровавшись со мной, стал знакомить с гостями.
- Товарищи, знакомьтесь! Это наш новый рабочий-бетонщик. Он недавно прибыл в Петербург из деревни.
Все гости назвали свои имена и по команде хозяйки стали усаживаться за стол.
Напившись чаю с баранками, Степан попросил одного из товарищей почитать содержание листовки, напечатанной на машинке. Тот был в чёрной косоворотке с очками на переносице, совсем еще молодой. Это был студент из университета Коля Крыленко. Он достал из кармана платок, протер запотевшие очки и лицо, начал читать.
В листовке говорилось о необходимости массовой организации кружков по изучению сочинений Карла Маркса. Разъяснять народу о неслыханной эксплуатации трудящихся на фабриках и заводах. Разъяснять об ошибках царского правительства в Русско-японской войне. Готовиться к всеобщей забастовке. Требовать улучшение условий труда.
В заключение товарищ Крыленко сказал:
- Наш путь один - вместе с партией строить новое общество. Для этого мобилизовать рабочую массу, крестьянство и пытаться проникнуть в казармы и агитировать солдат на борьбу с самодержавием. Мы народу хотим добра. Вы, будущее поколение, будете жить в этом обществе.
В этом кружке я узнал о существовании партии Р.С.Д.Р.П. и её вожде В.И.Ленине. С большой охотой ходил на лекции. Знакомство со Степаном и его друзьями придавало мне силы. Узнал, за что надо бороться. Как узнавать друзей и врагов народа.
Смехово
Товарищество "Железобетон", где работал отец в 1916 году военизировали. Все заказы невоенного значения законсервировали. Отцу присвоили звание подпрапорщик с правом ношения обмундирования и оружия. Командировали его руководителем строительства военных складов перворазрядного значения. В связи с этим пришлось из Петрограда уехать со всей семьёй. Питерская закалка была теперь путеводной звездой.
Я успел закончить третий класс школы, который был для меня последним в Петрограде. Где-то придется вновь продолжить обучение. Отец работал на объекте в большом коллективе рабочего класса, в основном набранного из деревень. Там он вошел в подпольную организацию. Ему в этом помогала военная форма, занимаемая должность, земляк - шеф жандармов и сын Ваня.
На строительстве появились шпики и, видимо, бывали на лекциях. Писали доносы шеф-жандарму в уездное управление, находящееся в городе Валдае.
В один из августовских дней к нашему дому подъезжает коляска, запряженная хорошо откормленной лошадью. Это приехал наш деревенский сосед - жандарм Иван Клементьевич Клементьев, растолстевший на государственных харчах. Среднего роста, с толстым синеватым носом, с густыми бровями, нависшими на глаза. Увидев меня, он поманил меня пальцем к себе:
- Где твой папка?
- Он на стройке! Придет скоро обедать.
Мне бежать и звать отца не пришлось - он сам прибыл.
- Здорово Иван Клементьич! Какими судьбами в нашем захолустье?
- Здравствуй, сосед дорогой!
- Григорий Иваныч, у тебя на стройке какие-то кружки есть? Доходит дело до того, что кричат "Долой самодержавие!".
- Что вы, Иван Клементьич, дорогой земляк, я никаких кружков не замечал, да и кому тут заниматься этим делом? Ведь кто работает тут?! Большинство наши земляки из деревень. Им не до кружков, лишь бы заработать лишнюю копейку.
Между прочим, у нас был маленький тайничок в кондитерском ларьке, рядом с чайной Носова Ивана Ивановича. Там хранилась политическая литература. Там хранился спирт, который очень любил шеф жандармов. Насосется до пьяна, но в начале для виду возьмет понятых, кое-где поищет, составит акт, что ничего не обнаружено и уедет.
Содержал отец этот ларечек для конспирации, а торговать заставлял меня. В ларьке были также такие товары: конфеты, пряники, баранки, доставляемые из местной булочной, пользующиеся большим спросом. В начале я был рад, что работаю, но потом это однообразие сидения целыми днями в помещении надоели. Ведь мои ровесники бегают на свободе - ходят в лес, купаются в речке. Был ли от этого барыш - я не знаю, но меня лишили свободы. Денежную выручку честно отдавал отцу.
До работы в ларьке я ходил на стройку, там мне давали молоток, гвоздодер и кусок рельса. При помощи этого инструмента я из освободившихся лесов таскал гвозди, выправлял их и сдавал на склад. Там взвешивали, платили деньги раз в неделю по субботам.
|
Весной шестнадцатого года Военвед дает приказ: Отцу с мастеровым народом Принять в провинции заказ. В глухом местечке Смехове Военный строить склад. Мы все туда поехали Пожить на новый лад. Жизнь пошла иная. Боровой сосняк и речка - Просто часть земного рая Это сельское местечко. В речке часто мы купались, Брали ягоды в лесу. Долго над змеем издевались. Гонялись из норы лису. В дворах бутылки собирали, Несли их сразу в кабачок. Потом конфеты покупали Или для бабочек сачок. Впервые стал трудиться Тайком от матери, отца. Своим трудом я стал гордиться, Что деньги есть у молодца. Ходил на стройку гвозди драть Из старых брошенных досок. Потом садился выпрямлять За старый рельсовый кусок. |
Под вечер я сдавал на склад. В неделю раз была получка. Казалось дело шло на лад, Но обнаружена отлучка... Мне сказали: "Неприлично Заниматься этим делом!". Он заплатит мне налично Что получу я за неделю. Долго в тот день проревел - Хотел на стройке подработать, Отцовских денег не хотел - От них ведь не было заботы. Видя тут мое упрямство И от безделья только вред, Подобрал он мне хозяйство - На торговый сунул след. Рядом с чайной Носова Ларек малюсенький стоял... Сюда судьба забросила, В ларьке я торговал. Конфеты, фрукты, бакалея... Не знаю был ли там барыш. На это, время не жалея, Пристроен был малыш. |
Около моего ларька и чайной Носова всегда по вечерам было много народа. Только закончится рабочий день, как молодежь с гармошкой, гитарами собиралась на маленькую сухую площадь. Тут и песни, и пляски... а иногда драки. В этот период появлялись хулиганствующие компании. Шпики, сующие свои носы всюду, где только соберется компания в несколько человек, слушали - не проговорится ли кто спьяну против Царя-батюшки.
Сбор политических всегда проходил в недостроенных каркасах зданий в километре от поселка. Придет, бывало, Отец в ларек и спросит:
- Ну, как торговля? Что народ больше спрашивает? Устал, верно? Поесть ходил?
Я на вопросы отвечаю, а он в это время прикроет дверь на крючок, отодвинет мой прилавок в сторону, под которым в подпол разбирались три доски, достанет из тайника что надо, прилавок установит на место. Какие-то бумаги передаст человеку, ожидавшему на улице. Тут мы вместе идем домой обедать на второй этаж над чайной, где мы арендовали квартиру. Мать готовила обеды, закупала продукты, занималась с Яшей и была в положении.
- Что так поздно? - спросила мама.
- На работе задержали доставку досок с лесопилки - пришлось подождать. Как вы тут хозяйничаете?
- Маменька, ты посидишь в ларьке? Я немного погуляю. На речку схожу...
- Ладно, ладно иди. Навязал тебе папка работенку, но это лучше, чем гвозди драть. Смотри, у тебя все руки были ободраны, в синяках...
- Всё уже прошло! - и я, пообедав, убегал гулять с товарищами.
В октябре 1916 года строительство складов было законсервировано, так как царское правительство все средства переключало на войну. Отец был демобилизован и мог отправится на все четыре стороны. Или было решено "вернуться пока в деревню" или была чья-то инициатива - "послать его в деревню для политической работы среди крестьян". Я этого не знаю.