| Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5 | Часть 6 | Часть 7 | Часть 8 |
|
Глава 61. Поиск работы в Ленинграде. Глава 64. Жилгородок в Автово. Глава 65. Новая работа - новая комната. Глава 66. Выборы в Верховный Совет. Глава 69. Аэродром у Романовки. Главы 70-71. Объявление войны. Амнистия |
Глава 61. Поиск работы в Ленинграде.
В Ленинград мы приехали рано утром, трамваи еще не ходили. Была ясная погода. Мы с дедом, оба с чемоданами, пошли по Невскому, любуясь утренней суетой публики, спешащей на работу.
- Григорьич, ты знаешь куда нам надо идти?
- Трест № 16 находится на Мойке. Дойдем по Невскому до этого канала, свернем на лево. Канал нас приведет к нужному адресу.
На углу Невского и Мойки зашли в закусочную. Заказали по паре стаканов кофе, съели несколько бутербродов с колбасой... И отправились дальше. Не доходя до улицы Дзержинского, видим дверь с табличкой "Трест № 16" и на квадратной жестянке написано черным по красному: "Отдел кадров". Мы вошли в помещение. Приемная не велика, большая часть ее отделена переборкой с двумя окошечками, через которые видны сидящие молодые девушки, а у входа стоит квадратный стол, покрытый картоном не первой свежести.
Подойдя к окошечку, я спросил:
- Девушка, мы, двое вербованных... к вам обратиться?
- Давайте ваши вербовочные договора и паспорта!
Мы подали документы. Девушка бегло прочла их и сказала:
- Всё, вот вам направление на работу, на завод имени Калинина. Явитесь туда и спросите прораба Егорова. Он должен обеспечить вас работой. А пока... вот направление в общежитие, которое находиться в Пушкине. Поезжайте туда поездом до Пушкина. Адрес указан в направлении.
Мы зашли в нужный трамвай, доехали до Витебского вокзала. Поднялись по лестнице, вышли на платформу. Поезд пришлось подождать.
- Как, Алексеич, твоё впечатление о нашем путешествии?
- Не из приятных. Работать в городе, а ездить к "черту на кулички"! Это мне не нравится.
- Нравится, не нравится, а мы сейчас связаны договором и подъёмными. Поживем - увидим!
Уселись в вагон... Поехали... Смотрели по дороге на поля, на дачи, на лес. Солнце светило ярко. Ветер гонял пыль по полям...
В Пушкине, миновав вокзал, мы направились через парк и триумфальные ворота искать общежитие. Когда вошли в парк, смотрю, дед наклоняется и поднимает бумажный рубль. Я стал осматривать пыльную дорожку в надежде тоже что-нибудь найти.
- Во здорово! - кричит дед. - Еще рубль!.. А вон там, за тобой, еще один у ножки скамейки.
Радостный улыбающийся дед собрал три рубля.
- Как ты думаешь, Григорьич, к счастью это?
- Этого я не знаю... к счастью или нет. Но и то счастье, что нашел!
Любуясь парком и дворцовыми постройками, пройдя под арку ворот, мы нашли свое жильё в деревянном доме. В комнате среди коек стояли тумбочки. Кровати покрыты байковыми одеялами. Из окон виден сиреневый дворик с дорожками, посыпанными толченым кирпичом.
- Вот, Алексеич, добрались наконец! С сего дня мы с тобой - ленинградцы! Это надо понять!
- Как-то всё чуждо... непривычно. Как там дома... наверно, беспокоятся?..
- Конечно беспокоятся. Ведь ихняя мечта - чтобы мы скорее устроились и взяли их к себе.
Сходили мы в ближайшую столовую, пообедали. Погуляли по парку и вернулись в общежитие. Время к вечеру. Начали появляться жильцы, наши соседи. В комнате проживать будут восемь человек с нами. Заполняли комнату шумно. Некоторые уже по пути успели выпить и принесли с собой, или пиво, или полбутылки. Стали расспрашивать нас: "Откуда? На какой завод? Какая специальность?". Мы отвечали, не очень-то распространясь о себе.
Стали укладываться спать. Раздевшись по-домашнему, одежду уложили на табуретки рядом с койкой, чемоданы - под них. Это было ошибкой. Не живали мы раньше в общагах, не было опыта...
Утром, начиная одеваться, я обнаружил - моих брюк нет.
- Дед, у меня пропали брюки! У тебя всё на месте?
- У меня всё цело... Да и кто возьмет мои простые поношенные штаны и штопаный пиджак.
- Ну что ж... Одену я свою военную форму.
Я достал из чемодана защитного цвета новые брюки с галифе, гимнастёрку. Ремень с портупеей и фуражку с широким козырьком и вздернутым верхом. Взяв с собой чемоданы, поехали на завод.
Пройдя за ворота завода, стали спрашивать, где найти прораба. Через некоторое время, увидев стоящих с чемоданами, к нам подошел человек в синем костюме и шляпе, чисто бритый.
- Вы кого ждёте?
- Мы ждём прораба. Приехали по вербовке на работу.
- Вы арматурщики? Инструменты есть?
- Нет инструмента. Нам сказали, что будем обеспечены на месте.
- Кто вам обещал, к тому и идите! Вам на крыше делать нечего! - закричал прораб.
- Как же нам быть? - спросил дед.
- Я вас без инструмента принять не могу! Отправляйтесь в контору!..
Отобрав у нас листки с направлением на работу, он проследил, пока мы не ушли за ворота. Пройдя немного по улице Калинина до трамвайной остановки, сели посидеть на решетчатую скамейку.
- Как нам теперь поступить? Что будем делать без документов?
Рядом с нами сел мужчина, хромавший на левую ногу. Закурил "Беломор", стал прислушиваться к нашему разговору.
- Мужики, я слышу, вы ищете работу?
- Да! Мы приехали по вербовке, пришли на завод работать, а нас оттуда выгнали! Без инструмента, видишь ли!
- Вы водопроводчики?
- Да, это основная наша специальность.
- Хотите я вас устрою на работу? Хорошие условия. Приличное общежитие - по три человека в комнате.
- Мил человек, мы с большим удовольствием пойдем к вам! - ответил дед.
- Тогда вот вам адрес... Идите в любой день. Найдёте "34-й трест оборонной промышленности", найти меня не трудно - спросите Шустова в отделе кадров.
. . .
- Дед, работа-то подвертывается не дурная!
- Он проговорился, что работу ведут на Балтийском, Судомехе, Марти и других заводах.
- Вот что я придумал. Пойдём к отделу кадров, ты посидишь на улице, а я схожу поговорю с девочками, - предложил я план.
- Давай, попытайся! Авось сумеешь доказать, что нас не приняли на заводе.
Приехав на Обводный, я пригладил на голове фуражку, поправил портупею, зеленой травкой обтер сапоги. Принял бодрый вид и, стуча каблуками, подошел к окошечку, куда давеча сдали наши паспорта.
Девушки, хохоча, что-то между собой обсуждали.
- Девушка! Вчера к вам приехали вновь завербованные двое рабочих Петров и Григорьев. Мне нужны их паспорта для проверки. Дайте мне, пожалуйста! Я вон за тем столиком сниму их данные и верну вам обратно...
Девушка взглянула через своё окошечко на меня, увидя военную форму и выправку, да еще на груди какой-то значок, достала из картотечного ящичка наши паспорта и отдала их. Я подошел к столу, повернувшись к ним спиной. На моё счастье в помещении никого не было, а девочки опять принялись разговаривать и хохотать.
Положив паспорта в нагрудный карман, я тихо вышел, не хлопнув дверью. На улице махнул рукой деду. Мы быстренько перешли через Мойку по Дзержинской улице и смешавшись с толпой, пошли по адресу, данному Шустовым. Я дорогой рассказал деду, как я получил документы. Он так хохотал до слез, что пришлось поставить чемоданы и, сев на них, хохотать вдвоем...
Нашли контору 34-го треста. Шустов был на месте.
- С приездом вас! Как дорога - не тяжелой была?
- Нет, - ответил я, - Всё обошлось благополучно! Имею потерю в ночлежке - украли морские брюки.
- Тогда давайте ваши паспорта! Я оформлю вас. Петров, согласно справке, по шестому разряду. Григорьев - по пятому. Согласны?
- Так ведь у нас документы не поддельные... - сказал Алексей Алексеич.
- Паспорта останутся для прописки, а вы поезжайте трамваем № 32 в Автово, за Кировским заводом. Проспект Стачек №106 - там наше общежитие. На работу этим же трамваем поедите на Щемиловку, для начала. Там строятся наши два дома, где идет монтаж центрального отопления. Найдете прораба Васю Тюкина. Он даст вам работу, инструмент. Всё! Счастливо устроиться!
- Большое спасибо! Мы на работе сачковать не будем. Будете довольны!
Глава 62. Автово.
В общежитии нам понравилось. На втором этаже в комнате для троих оказался сам прораб Вася Тюкин. Молодой парень, только что окончивший техникум. Сам он из Вологды.
Вечером познакомились ближе, выпив любимого деду вина "Дюппель-Кюммель" типа ликёра. Вася рассказал, что работают у него мальчишки 3-го и 4-го разряда. "Просто вас сам бог послал ко мне! Будете бригадирами! Возьмете человек по пять учеников. За обучение будет надбавка к зарплате."
На второй день, встав до шести часов, мы вскипятили на плитке кипяток для чая и позавтракали бутербродами с колбасой из соседнего магазина. Поехали на работу.
На Щемиловке (левый берег южнее Ивановской ул. - С.И.) строились два шестиэтажных здания, уже накрытых крышей. Вася привел мальчиков. Дал мне четверых, а мне пока троих. Познакомившись с ребятами и узнав их способности, я понял, что они работают уже лучше меня. Но отказываться было стыдно. Я избрал такую тактику. Уходил на другие этажи к другим рабочим посмотреть, например, как они гнут отвод или улитку при помощи станка для гнутья. Отпускал ребят покурить на улицу, а сам начинал учиться гнуть трубы. Нарезать резьбы я научился еще у деда в Бологом. Силенка была - ну, и работа пошла.
* * *
Живем с дедом месяц, другой... Сыты. Иногда сходим в кино Дома культуры Кировского завода. Понемногу денег отсылаем домой. А из дому Маруся пишет в ответ: "Вам-то там хорошо, а нам денег не хватает. Присылайте больше! Ведь мы с тобой, Ваня, живем на два стола...". Деду таких требовательных писем не шлют.
Нас с дедом перевели работать на завод имени Марти, что у Калинкина моста. Нам предстояло проложить от Невы в насосную трубу диаметром 200 мм. Дали нам сварщиков и мы с дедом начали эту работу. Работа хорошая и заработок увеличился.
На пятом месяце нашей жизни в Ленинграде получаю грозное письмо. "Или нас к себе бери, или приезжай домой!". Что делать? В общежитии не разрешается с семьёй. Надо попытаться искать работу с квартирой. Все вечера после работы я стал ходить по улицам и искать объявления, где требуются водопроводчики. Я уже знал, что жакты (жилконторы) предоставляют не только комнаты, но и отдельные квартиры.
Искал, искал... И вдруг нашел! "Требуется старший водопроводчик во 2-й жилгородок." Жилгородок находился вдоль улицы Стачек и железной дороги на станцию Автово (которая находилась за городком Экспортлеса. Посоветовавшись с дедом, я пошел в контору. Поговорил с начальником жилгородка Иваном Иванычем, толстым и лысым, но еще не старым. Он после нашей беседы сказал:
- Если сумеешь уволиться, то приходи! Несмотря на то, что февраль на дворе, дам распоряжение технику разделить 33-метровую комнату пополам и любая половина - твоя. По документам я вижу - ты деловой мужик. Дать комнату для твоей семьи не жалко.
Глава 63. За семьёй.
Во второй половине февраля 1938 года я получил ключи от дверей в комнату и прихожую. Радости не было конца! Отпросился до выхода на работу поехать за семьёй в Бологое.
Приехал я домой без предупреждения, чем напугал Марусю и Екатерину Васильевну. Они подумали, что я приехал насовсем. Но я сказал:
- Собирайтесь ехать в Ленинград! Я нашел работу с жилплощадью! Давай, дорогая, упаковывать нужные вещи и мебель! Всё, что берем с собой, отправим багажом.
- А как же мой дед? Мы так и останемся с ним врознь?
- Нет, Екатерина Васильевна, как только приступлю к работе, сразу же возьму к себе не только деда, но и вас с Валей. Работа такая, что не надо ездить ни на трамваях, ни на автобусах.
- Мама, слава Богу! Как всё хорошо получается! Я не верила, что попадём в Ленинград. Ведь туда разрешают только по вербовке, а дикарями пытались многие, но возвращались обратно.
- Что же это за учреждение? Или завод какой? - спросила Теща.
- Скажите спасибо моей военной форме. Это благодаря ей всё так уладилось, - подмигнул я ей.
Я рассказал им, как мы приехали в Ленинград, заставив и их посмеяться над моей находчивостью.
- Ведь ты мог бы попасться? - испуганно спросила Маруся.
- Да, риск тогда был, но зато теперь хорошо и можете считать себя уже ленинградцами.
- А как там с питанием?
- В городке есть столовая. Через улицу Стачек - булочная, гастроном и другие магазины по хозяйству. Недалеко даже базар есть с толкучкой. Чего там только нет!
- Много ли домов в городке? - спросила Маруся.
- Бараков - сто домов, два пятиэтажных кирпичных и двенадцать бревенчатых двухэтажных домов в поселке Дачное.
- Все их надо обслуживать?
- Да. Но обслуживающих рабочих там больше сорока человек.
- Чем же они отапливаются? - забеспокоилась Маруся.
- Там к каждому дому возят ежедневно на подводе дрова напиленные, наколотые. Только с улицы к печке или к плите надо носить самим. Несколько рабочих ежедневно пилят электропилой на протяжении всего дня. Так что дрова сами к печке приезжают на подводе! В лес ходить за ними не надо.
Мать после смерти Отца переселилась к тетке Даше в их маленький домик, где та жила с мужем, который ходил ежедневно попрошайничать на базаре. Узнав о моём приезде, Мать пришла к нам. За вечерним чаем с ленинградскими баранками пришлось повторить ей почему я приехал.
- Как там наш Павлик поживает? - спросила она.
- Живет неплохо. Сыт, одет. Ты получаешь от него по 100 рублей?
- Спасибо ему! Получаю.
- Ну, а мы все еще устраиваемся жить. Пока помочь нечем, а в будущем - видно будет.
- Я пока работаю. (Дай бог здоровья!) Да вот Павел высылает... Так что хватает одной.
Засиделись долго. И Мать пошла ночевать на свою кровать, сказав, что поможет приготовить вещи к отправке.
- Жаль ребятишечек! Они устанут в дороге.
- Толенька, попрощайся с бабушками! Завтра поедем в Ленинград.
Обе старухи заплакали, целуя Толю и Валечку. Девочка еще ничего не понимала, ей было всё равно. Сыта и поигрывает в свои игрушечки.
Мы с Марусей вечером сходили к Савушкиным. Побеседовали, попрощались. Лена сказала:
- Маруся, ты счастливая! Будешь жить там, не так, как мы тут живём: снабжение, театры, кино. Все удовольствия испытаешь... Пишите нам о вашей жизни!
На следующее утро отправили упакованные вещи на станцию. Купил билеты на вечерний почтовый поезд. К поезду пришли проводить Савушкины, Мать, Екатерина Васильевна, Валентина и Петя. Петя приехал из Гузятино для покупок на базаре и в магазинах. На станции Петя прежде всего простился с Толиком.
- Как, племяш, хочется тебе ехать в Ленинград?
- Хочется!
- Здесь-то товарищи скучать будут... Не жалеешь?
- Жалко, но папа говорит: "В Ленинграде много ребятишек". Познакомлюсь с ними...
- Маруся, передай Отцу низкий поклон! Передай, что я здорова и надеюсь скоро увидеться! Наверное, он тоже найдет комнатку.
- Не беспокойся, Мама, Папа будет к нам приходить!
- Толика берегите от плохих мальчишек! Вы проверяйте с кем он будет дружить! - просила Мама.
- Не беспокойся, бабушка! Есть кому следить за детьми, - успокоил я её.
Усевшись в вагон прибывшего поезда, попрощались со всеми провожающими и они вышли, а мы поехали для очередной "новой жизни"...
Глава 64. Жилгородок в Автово.
В Ленинград прибыли рано утром. На улице - мороз с туманом. Выйдя на Лиговский проспект, наняли такси, потискав наши чемоданы и узлы в багажник, поехали. Толе было интересно, как мелькают мимо нас улицы, милиционеры на перекрёстках, красиво подстриженные деревья. Марусе было не менее интересно, ведь она впервые в таком большом и шумном городе. Иногда она спрашивала: "Что за дом? Что за улица?". Я не успевал отвечать на вопросы, то Толе, то Марусе.
Въехав с улицы Стачек на территорию жилгородка, подъехали к нашему дому.
- Ну, ленинградцы, вылезайте, приехали!
Освободив машину и рассчитавшись с таксистом, вошли в холодную комнату. Я быстро побежал обратно за дровами. Затопив печку и согревшись, Маруся сказала:
- Какой огромный город!
- Да, большой. Вот послушай! - и я прочел стихотворение о Ленинграде (читать). - Маруся, тебе теперь ясно, что представляет собой Ленинград не только для ленинградцев, но для всего мира?
- Пока я видела своими глазами только малую частичку города. Поживу, больше увижу...
Согревшись после дороги, всем захотелось спать, что и сделали, разместившись кое-как на полу.
Утром ушел в контору и представился т. Яковлеву:
- Иван Иваныч, явился я! Привез семью. Теперь могу приступить к выполнению своих обязанностей.
- Вот и отлично! Как жене понравилась комната?
- Другого разговора не может быть - она считает себя счастливой.
- Пока поживете в этой, но когда в каком-нибудь доме освободится побольше, заменим.
- Большое спасибо!
- Товарищ Чародеев, сведите т. Григорьева в мастерскую городка. Пусть он познакомится с водопроводчиками и с объектом. Там на стене есть карта объекта и схема дворовой канализации.
Такое распоряжение Яковлев дал своему заместителю Чародееву (к сожалению имя-отчество забыл).
Мы пошли в городок Экспортлеса. Идя между бараков, я заметил, что в городке улиц и переулков нет, есть только порядковые номера домов от единицы до ста. Красный уголок, называемый "домом культуры" - двухэтажный, без номера. Рядом с домом культуры - столовая, где, как пояснил Чародеев, вкусно готовят и отпускают обеды и закуски на дом в посуду покупателя.
Вот и мастерская. Мы вошли в просторную комнату, где монтажные столы с привернутыми к ним тисками, прижимами и электроножевкой. Вдоль стен - ящики и стеллажи с арматурой. На скамейке сидят трое в испачканных ржавчиной брезентовых пиджаках, таких же брюках и резиновых сапогах.
- Данилов! Это ваш старший водопроводчик! Вы будете от него получать работу и он будет проверять ее выполнение, - пояснил обо мне Чародеев. - Знакомьтесь и дайте ему журнал регистрации работ.
Оказалось, все заявки поступают от уборщиц и жильцов устно, а потом записывается в журнал заявок кому поручена работа. По журналу начисляется зарплата.
Я познакомился с людьми. Все они в возрасте от 20 до 40 лет. Фамилии их я забыл, но это и не столь нужно. Всего шесть водопроводчиков. Бараки городка имели окна налево и направо, а по середине - длинный коридор, в который открываются все двери. В одном из угловых помещений размещены кухня с плитой и примусами, умывальники и раковины. Рядом с кухней - по два туалета, для женщин и для мужчин. Между домами посажено много лип и тополей, отделяющих один квартал от другого. На улицах поселка существуют кипятилки, обслуживаемые штатными кипятильщиками. Кипяток греется круглые сутки.
В комнатах живут рабочие, одиночки и с семьями. Между собой разделяют койки ситцевыми занавесками. В некоторых комнатах по 3-4 семьи с малыми детьми и стариками пенсионерами. Все живущие - рабочие Экспортлеса, Гавани круглого леса и Угольной гавани. Через городок в Гавань круглого леса ходит трамвай №21, а вдоль границы городка в Порт через станцию Автово ходят товарные поезда с лесом и углём.
Пришел навестить Тесть Алексей Алексеич.
- Ну как, дочка, доехали?
- Всё, Папа, обошлось хорошо! Только, как видишь, пустая комната! Спим вповалку на полу. На днях пойдем кое-что покупать, а потом прибудут наши вещи и мебель. - сказала Маруся.
- Как там Мать? Как сватья? - спрашивает он.
- Обе шлют тебе привет! А как твоя работа?
- Работаю всё на Марти. Работа мне нравится.
- Валя просила написать, скоро ли её с Мамой возьмешь?
- Думаю, скоро. Берут меня водопроводчиком в школу на Петроградской стороне. Дают комнату для жилья.
- Дед, переходи и вызывай Мать с Валей. - вставил я, - Как только будет возможно, я попрошу управляющего устроить тебя в наш городок.
- В школе зарплата небольшая, но и работа не тяжелая... Поживем, увидим, что надо делать.
Живем в Автово, обставляемся мебелью. Получили через неделю свой багаж. Теперь жить да жить! Еще через неделю всей семьёй сходили в Дом Культуры имени Горького на спектакль. Билеты дал профсоюз. Дети были рады. Валечка не всплакнула ни разу. Зато у Толи разговоров было надолго.
Еще два раза в неделю привозили кинофильмы в наш красный уголок. И мы не терялись, ходили и в наше кино. Стали жить нормальной жизнью. Только приходилось оберегать детей в дни получек. Рабочие Экспортлеса тогда напиваются и кричат, орут песни и матюгаются. Особенно в нашем доме, где жили одни холостяки.
Однажды зашел в нашу мастерскую управляющий и спрашивает рабочих:
- Как работается, товарищи?
Все дружно ответили: "Хорошо!".
- А как с вами обходиться старший?
- Нам он понравился! Зря слово не скажет, растолкует всё до полной ясности.
- Я вижу, вы с ними сработались? Всё нормально. Никто больше не думает об уходе от вас. - обратился он ко мне.
В мае установилась теплая погода. Мы с Марусей и детьми вышли вечерком погулять. К нам подошел Иван Иваныч и заговорил сначала с Толиком, а потом с Марусей о житье, о наших взаимоотношениях. Этот свободный разговор был замечен некоторыми рабочими, и позже пошли слухи, мол, как своим, так у Яковлева быстро жилплощадь находится - это он для своей сестры постарался. Эти мысли появились потому, что Яковлев и Маруся были оба полные, с кругленькими животами, к тому же их лица были немного похожи. Вот и решили - брат и сестра. Люди стали ворчать: "Мы годами живем по 3-4 семьи, разделенные занавесками, а тут нате вам - отдельная комната!". Проходя по коридорам бараков, я стал чаще слышать: "Вон идет зять Яковлева!"...
Я рассказал управляющему про это, а он сказал:
- Не слушайте болтунов! Пускай говорят! На работе это не должно отражаться. У кого язык длинный - пусть болтает.
Дед перешел в школу и выписал жену с Валей. Мы съездили к ним, посмотрели, как они устроились. Екатерине Васильевне нравится. У школы - сквер, магазины рядом. Всё хорошо.
Работа моя шла в спокойной обстановке. Водопроводчики работали, а я только ходил по длинным коридорам, проверял - хорошо ли сделано. В августе меня вызывает Яковлев в свой кабинет. Я явился, поздоровался с присутствующими Чародеевым и Лопатиной (кладовщицей кладовой, похожей на ломбард, где хранились одежда, обувь и даже деньги, сдаваемые жильцами).
- Присаживайтесь, Иван Григорьевич. Дело у нас важное, следует обсудить.
- К вашим услугам, как говаривали при капитализме.
- Тов. Чародеев проверял ваши отчеты и заявки, и у него создалось мнение, что вы хорошо знакомы со строительством. Поэтому мы, обсудив это здесь, решили предложить вам другую работу...
- Какую работу?
- Работающий у нас техник тов. Карандашев - в больнице, серьезно болен и просит заменить его. Вот мы и хотим поручить вам его должность заведующего ремонтно-строительной группой.
- Я не собираюсь хранить в секрете, что у меня нет строительной специальности, но работая зав. производством в ЛСПО, я занимался строительством маслозаводов. С нормами и расценками Ленгорисполкома немного знаком... Ваше решение меня не ошеломило.
- Товарищи, это же прекрасно! То-то я, просматривая вашу трудовую книжку, обратил внимание на разнообразие записанных работ. Только меня смутили частые смены работ...
- Это тоже, Иван Иваныч, не секрет! Я жил в провинциальном городишке. Его слава в том, что расположен вокруг станции Бологое. Там нет ни заводов, ни фабрик. Работы, в основном, сезонные. Вот и получились частые смены работ.
- Теперь ясно... Как смотришь на наше предложение?
- Я согласен... Но дайте мне больше комнату, где бы я мог иногда вечером поработать...
- Товарищ Чародеев, как у нас заселенность?
- Иван Иваныч, в доме 48 есть освободившаяся комната на 30 метров. Живут там в большинстве семейные.
- Вот такая мне подходит! Не то, что там, где живем: детей нельзя выпустить, постоянно пьяные, нецензурщина!
- Всё, всё! Переселяйся туда! - сказал Яковлев.
- Спасибо! А работать я согласен, только надо сделать ревизию документам. Ведь эта должность связана с денежными расчетами.
- Тов. Чародеев, займитесь! И передайте всю документацию по акту, со списком рабочих и указанием их квалификации.
Придя домой, я пошутил:
- Ну, "сестра управляющего", готовься в воскресенье переселяться в другую комнату!
- Как так?.. Почему переселяться?
- Ты ведь сама говорила, что нельзя детям тут жить из-за пьяниц.
- А там разве нет пьяниц?
- Есть и там, но меньше. Там живут пожилые, а у них выпивки значительно реже.
- Комната-то какая?
- Солнечная, тридцать метров и близко к кухне. Под окном цветочные грядки и деревья.
- Ты у меня просто молодец! - и приблизившись ко мне, Маруся поцеловала меня с улыбкой.
- Еще не всё... Я теперь не водопроводчик, а зав-рем-строй-группой и у меня штат - 42 человека! Вот как нами играет судьба! Сколько раз я уже перехожу с одной работы на другую.
- А я сегодня погадала на картах и мне вышло: какая-то "перемена" и "дорога"!
- Ну, "дорога" предстоит, только не далёкая. Из одного дома в другой. А "перемена" - работы.
- Ребятишки будут рады! Есть где им поиграть...
Глава 65. Новая работа - новая комната.
В воскресенье мы переселились, перевезя своё имущество и мебель на двухколёсной ручной тележке. Освоился на работе. Познакомился со всеми рабочими. Наладил контакт с начальством. Отсутствие жалоб от рабочих позволило мне заняться хождением по организациям в поисках халтуры по примеру порховской жизни. Там я хорошо зарабатывал по ремонту счётных машинок - арифмометров. Механизм у них не сложный, а портятся часто. Брал я за ремонт машинки от 20 до 50 рублей, а за вечер мог починить до 4-5 штук. Такие халтуры были возможны в любом городе. Походив по учреждениям, я и в Ленинграде нашел поле для халтуры. Всем надо срочно! Одна машинка на всех. Я делал скоро, потому служащие и не отдавали их в мастерские.
По субботам в то время заканчивали работу в 14 часов. К концу дня подошел в мастерскую, где собрались все 42 человека. Захотел проверить отношение рабочих ко мне. Спрашиваю:
- Как, друзья, работается? Вы довольны своей работой?
Столяр Воскобойников (среднего роста, широк в плечах, усики по-французски) ответил:
- Работы хватает, только вот зарплата хромает - расценки не оправдывают затраченный труд. Правильно, мужики, я сказал?
- Правильно!!! - все в один голос.
- Весь заработок зависит от техника, - сказал печник, еще не успевший снять спецовку, запачканную глиной. - По чердакам, по крышам побегаешь - время уходит много, а в расценках не все циклы работы учтены.
- Расценки и нормы отрабатывала специальная государственная комиссия и ее работу не нам судить. Чтобы побольше заработать, я хочу вам предложить занять свободное время на стороне.
- ?
- Условия будут таковы. Я буду искать работы, заключать договора, составлять сметы. И если будет надо, делать проекты.
- Как это будет выглядеть на деле? - спросил плотник.
- Вы боитесь, что халтурная работа будет не выгодна? Ошибаетесь! Тут расценки и объем работы можно сделать приемлемые для вас, лишь бы хозяйственник подписал договор. Если согласны, то уже есть на примете крупная работа! Скажу прямо: сделать капремонт большого магазина.
- А материал откуда брать? - спросил электрик.
- Вы прекрасно знаете, что в городе не один десяток хозторгов, где материалов разных наименований навалом.
- Иван Григорьич, берите этот подряд! Попробуем!
- Возьму. Но еще одно условие: я составляю смету, за это платят мне отдельно, а из заработанной суммы я получаю равную долю с вами при дележе.
Все согласились работать по вечерам. Я заключал договора, регистрировал в Госбанке сметы. За месяц люди получили в два, а по некоторым работам в три раза больше основной зарплаты. Зато в городке они старались быстрее работать и нормы выполняли на 120-150%. Администрация была удивлена: откуда такая активность? При прежнем технике еле-еле укладывались в 100%. Пришли к убеждению, что это я умело повлиял на рабочих. Ха!
Хорошо зарабатывая на мелких подрядах, люди с нетерпением ждали всё новых и новых. Такой большой подряд предстояло сделать на Кировском колхозном рынке. Уже был заготовлен проект договора: капитально отремонтировать все павильоны, в них - водопровод и трубы отопления. Работы хватило бы на полгода! Но... началась война с финнами, и наш номер не прошел.
* * *
Маленькое отступление. Хочу сказать о семейной жизни. Имея зарплату, деньги за ремонт арифмометров, за составление смет, хорошие получки по договорам - всё отдавал Марусе. Она, кроме необходимых расходов на семью, имела возможность откладывать излишки на черный день. В один из вечеров, после дележки денег, пошли отметить это дело в ресторане. Выпив сколько-то, хорошо закусив, мирно разошлись по домам. Пришел я поздно. Маруся встречает с руганью:
- Ты, такой-сякой! Тебе семья не нужна! Ходишь по ресторанам с приятелями. Смотри, до греха доведешь!
- Послушай, получку и сколько причитается по расчетной книжке ты получила до копейки?
- Получила.
- А то, что за халтуру я получил... так народу хотелось спрыснуть. Хороший заработок сегодня! Моих денег в выпивку вложено не было.
- Знаю я вас мужиков! Только бы вам выжрать, а тут сиди и переживай...
Так слово за слово, она меня ударила по щеке. Я сразу вспылил. Схватил стул, ударил им по столу. От него полетели куда ножки, куда спинки. Потом подошел к жене и так набил её по щекам, что они стали вишневыми, и предупредил:
- Запомни, раз и навсегда! Не занимайся рукоприкладством! Я ведь тебя бил, да жалел, а мог хуже сделать!
Она с рёвом выбежала на улицу и побежала к трамвайной линии. Неужели баба сдурела и хочет под трамвай? Я - за ней. Смотрю, трамвай прошел, а она стоит и фартуком утирает слёзы.
- Ну чего сдурела? Пошли домой?
На улице подморозило. Был октябрь 1939 года. Я стоял в рубашке, стало холодно. Ушел домой...
Маруся гуляла по улицам городка долго... Но потом, верно, отлегло на душе - явилась.
- Дурёха, с чего ты сбесилась? Разве я когда-нибудь не принес тебе деньги? Ну, а если такой порядок у людей - делить халтуру с выпивкой. Поневоле приходится немного выпить!
- Не хочу я больше этих твоих халтур! Ведь тебя целыми днями дома не бывает. Придешь только поспать да поесть.
- Ладно! Я брошу зарабатывать, но учти - будешь иметь одну только зарплату! Всё, разговор окончен.
После этого скандала у нас в жизни больше не было рукоприкладства. Но поворчать иногда, как говориться "попилить по нервам" - это бывало.
Глава 66. Выборы в Верховный Совет.
В начале ноября 1939 года вызывают меня в контору. Яковлев спрашивает:
- Иван Григорьич, вы знаете, что в декабре 12 числа будут выборы в Верховный Совет СССР. Мы тут, посовещавшись, решили вас выдвинуть политорганизатором. Завтра съездите в управление в агитпункт на совещание.
- Не получится с меня агитатор - я речи говорить не умею.
- Речей тебе говорить и не придется. Только рассказать людям биографии... А кандидат у нас по Кировскому округу - тов. Сталин. (!)
Я съездил в партком Экспортлеса и, посидев на совещании, был назначен политорганизатором избирательного участка "дома культуры" городка. Прикрепили ко мне трех агитаторов и пошли мы по баракам. Ходили по баракам да читали биографии кандидатов. Читали да приглашали в наш клуб лекцию послушать. Приглашали да раздавали билеты в Горьковский ДК и театры города.
С людьми были тяжелые разговоры. Всё упиралось в жильё. "Дадите квартиру, так пойдем голосовать! Ведь живем совсем не по-людски!". Действительно так. Войдешь в Квартиру, а там от одного жильца к другому ходить было очень просто: откинешь занавеску - и уже у другого хозяина. Жили по три-четыре семьи. Комнаты не проветриваются, вонь невыносимая. А они свыклись, живут, даже с маленькими детьми.
И вот настал день выборов. Все члены комиссии и агитаторы ждут голосующих с 6 часов утра до 12 ночи. Для доставки на избирательный участок нам выделили две легковые машины и один небольшой автобус... После 12 ночи вскрыли ящики и начали подсчет. Оказалось, на нашем участке - самый высокий процент по Кировскому району!
Через несколько дней после выборов райком собирает всех членов комиссий и агитаторов. Секретарем Кировского райкома был Яков Федорович Капустин, друг Сергея Мироновича Кирова. Я сижу и нервничаю. Информацию читает сам Яков Федорович. Знаменитая личность! Он прочел все результаты по каждому избирательному участку.
- Товарищи! Выборы в Верховный Совет СССР прошел по нашему району с большим подъёмом. Все бюллетени, опущенные за кандидатов блока коммунистов и беспартийных, признаны правильными. Хочу заметить, такой, казалось бы, неблагонадежный участок в жилгородке Экспортлеса оказался на высоте. Проголосовали все избиратели. И мне хочется отметить группу агитаторов, руководимых политорганизатором тов. Григорьевым И. Г. На его участке ведь живут много рабочих, одиночек и семейных, в общежитиях по нескольку семей в одной комнате. За умелое руководство райком награждает товарища Григорьева личной библиотекой в количестве 22 книг!
Раздались дружные аплодисменты.
- Мне хочется спросить, как это удалось сагитировать людей? Ведь среди них есть много недовольных условиями жизни.
- Яков Федорыч, большое спасибо за оценку моего труда! А в период выборов я уже знал, кто может не пойти на голосование. По просьбе комиссии было заявлено дирекции об увеличении резерва автомашин. По спискам было видно, кто запаздывает. Мы шли по машинам и подъезжали к самому дому и "опоздавшему" поневоле приходилось садиться в машину и ехать с нами на пункт. Также мы подвозили стариков и старух, им даже было приятно прокатиться на машине. Вот так мы помогали комиссии удачно провести голосование.
- Вот здорово! Такой способ будет примером на будущее, - сказал т. Капустин.
По окончании совещания т. Капустин обратился ко мне:
- Тов. Григорьев, прошу зайти ко мне в кабинет!
Я, взяв кипу книг, перевязанную шпагатом, прошел в кабинет секретаря райкома.
В хорошо отделанном помещении, за большим столом красного дерева, на котором было несколько разноцветных телефонов, Капустин уже сидел в кожаном кресле с мягкими подлокотниками.
- Присаживайся, тов. Григорьев!
Я сел рядом со столом в такое же мягкое кресло, положив книги на стул.
- Вы, конечно, не догадываетесь, зачем я пригласил вас?
- Нет, не догадываюсь.
- Я хочу вам предложить хорошую работу! Оценивая ваши способности входить в контакт с людьми. Полагаю, что вы справитесь с предлагаемой работой.
Я сижу и строю всякие догадки: "Что же он мне предложит?".
- Я хочу вас пригласить в райком инструктором. Ваше мнение?
- Яков Федорович, на предлагаемой Вами работе я не имею права работать.
- Это почему же?
- Дело в том, что я беспартийный.
- Неужели?.. Эх, как неловко получилось! Не посмотрел вашу характеристику с избирательного участка. Прошу извинить за мою ошибку.
- Я и так перед вами в долгу за такую оценку на выборах.
Возвратившись домой с кипой книг, мы с Марусей развязали их и, открыв верхнюю корку, увидели напечатанный в типографии квадратик с текстом: "Товарищ Григорьев Иван Григорьевич премируется библиотекой за активное участие при выборах в Верховный Совет.".
- Вот, дорогая, ты ворчала на меня: "Зачем я по вечерам шляюсь по общежитиям? Кому это нужно?" А ведь ты, кажется, была очень рада два месяца ходить в театры, кино, цирк и бесплатно?
- Я думала, что всем даются билеты...
- Всем-то всем, только не столько, как нам...
Глава 67. Война с финнами.
Мне стало известно, что в нашем доме 108 по улице Стачек уволился старший кочегар. Я воспользовался этим случаем и пошел к Яковлеву с просьбой, чтобы перевели меня туда. Дело в том, что там есть служебная отдельная квартира. В городке, все-таки, дети общаются в коридорах и на улице со всяким разным народом. Придя в контору, я обратился к Яковлеву:
- Иван Иваныч, в сто восьмом доме в котельной нет старшего кочегара. Вам ведь известно?
- Да, известно. А что?
- Я хотел перевестись на эту работу. С котлами я работал на спиртозаводе и на лесопильном заводе и эта работа мне знакома.
- Ну что ж! Как раз техник после выздоровления просится к нам. Я не против. Там в котельной старшим сейчас бывший моряк Кузьмичёв. Он уже пенсионер. Вот пойди и с ним познакомься! И с котлами тоже, они у нас морского типа.
Я пошел в кочегарку. Познакомился с Кузьмичёвым, с котлами и быстро пошел повидать квартиру. Квартира в первом этаже. Вход с коридора в маленькую прихожую, от которой налево - дверь в туалет. Прямо - вход в кухню с плитой дровяного отопления, с большим окном на улицу. Направо, через дверь, вход в комнату, и тоже с большим широким окном. Со стороны комнаты над входной дверью - длинный шкаф, оклеенный обоями, куда можно убирать чемоданы и ненужные в хозяйстве предметы. Придя домой, пригласил Марусю сходить со мной и посмотреть. Ей понравилось. Вопрос о переводе меня кочегаром и переезде нас в новую квартиру был решен.
Работа моя заключалась в составлении графика работ в отопительный период, а в летнее время заниматься текущим ремонтом по котлам, насосам и трубопроводам по двум домам. Дети наши стали гулять на широкой улице между домами. Бегали они свободно. Около домов было много дровяных сараев и огородов. Так как между нашими домами и Красненьким кладбищем были пустыри. Построек еще не было. Только у дома, который ближе к улице Стачек, огородили забором место, где будет станция метро "Автово".
С Толей случилось несчастье. Он выбежал на Краснокабацкое шоссе (ныне ул. Червонного Казачества), идущей вдоль железной дороги, и его сбила машина. Была повреждена правая нога. На машине скорой помощи отправили в больницу. Всё обошлось благополучно, но стопа срослась с небольшим изъяном.
Алексей Алексеич из школы ушел недовольный зарплатой. Остались без жилья и стали жить с Екатериной Васильевной у нас, устраиваясь спать на плите с подставными стульями. На день их постель убирали на нашу кровать.
Валя до финской войны поучилась в школе, которая находилась за Кировским заводом, около железной дороги. Успела окончить девять классов. Когда началась война ушла на военную службу, попала в эвакогоспиталь на Польский фронт. С польской компании их эшелон перебазировался на Карельский перешеек - началась война с белофиннами. Приезжала нас навестить. Иногда привозила ягод, грибов с запретной зоны за Медведковым (Медвежий стан), что за станцией Девяткино.
На побывку Валю сопровождали Иван и Михаил. Иван - высокого роста с красивой фигурой спортсмена, по специальности - ветеринар. Михаил, наоборот - ростом поменьше и телосложением посухощавее. На лицо оба не красавцы, но, я бы сказал, "ничего", приятные. Подбежали к нам Толя и Валечка. Толик так внимательно смотрел на военных, наверное думал: "Вот бы мне такую форму! На воротнике с кубиками, да фуражку со звездочкой!". А Валечка подошла к тете и присела с краю скамейки, спросила:
- Тетя Валя, ты тоже красноармеец?
- Да, тоже! Только я занимаюсь лечением раненых и хожу в белом халате и белой шапочке. Ты видела врача, когда ходила с мамой в поликлинику?
- А эти красноармейцы тоже с тобой служат?
- Со мной!..
Тут появилась Маруся и пригласила всех чай пить.
- Ребята, идите с нами за компанию! У нас чай не из алюминевой кружки, а по домашнему, из чашек с блюдечками.
Валя побыла, побеседовала с Отцом и Матерью. На второй день уехала на финский фронт.
Наступает осень 1940 года. В нашей котельной собрались кочегары электромонтер и я. Завязалась беседа о войне. Говорит Кузьмич:
- Я никак не могу понять, почему финны стали воевать? Мы их не трогали. Они жили от нас самостоятельно по декрету Ленина.
Иван Иваныч, электрик (небольшого роста, с русыми усиками, не закопченными табаком) сказал:
- Финны - народ дружный, общительный. Когда я служил на флоте, стояли мы у их крепости. Свободно ходили на берег, гуляли с их девчёнками. Заходили в пивнухи. Бывали стычки в пьяном виде с местными, но до драки не доходило.
- Я тоже моряк, только торгового флота, - сказал Кузьмич. - В том, что они к нам хорошо относились, их обязывал царский порядок, насадивший жандармов и шпиков на каждом шагу.
- Да. А теперь они от нас отдельно и их втянула под свое влияние Германия. По всей Финляндии строят укрепления: доты, дзоты, противотанковые рвы. А какую массу камней они наворотили на линии Маннергейма. Ясно вам, кто финнов толкает воевать? - пояснил я.
- Но наши им "дадут прикурить"! - убедительно заверил всех кочегар Нилов (он еще не пенсионер и ждет, что вызовут в военкомат).
Дед наконец устроился водопроводчиком в первый жилгородок, который располагался за Нарвским универмагом (ныне - Кировский универмаг на Нарвской площади). В нем было около ста бараков, как и в нашем втором в Автово. Я просил Яковлева принять деда во второй городок, но все должности были заняты. Тогда он созвонился с управляющим первого городка и там оказалась свободная должность и отдельная комната. Туда и переехали наши старики.
Нам стало свободнее. У нас тепло, дрова носить не надо, как раньше в городке. Толя тогда же пошел в школу в первый класс. У Маруси прибавилось забот: вовремя накормить завтраком, отвести в школу и встретить.
Я еще находил халтурки по ремонту столовых, магазинов. По вечерам и за полночь составлял проекты, сметы. А рабочие по моим указаниям шли работать. Рассчитывались на прежних условиях. Всё бы ничего... Но у меня заболели ноги ревматизмом, в коленных суставах. Пришлось ходить при помощи двух палок. Без них не мог двигаться.
Хорошо, что Марусю научили добрые люди заготовить и насушить много крапивы, пока она еще есть на пустырях. Настоять на водке. Также варить из крапивы щи с мясом... Благодаря этому рецепту ревматизм был побежден за месяц. Остался только сухой без боли хруст, когда спускался по лестнице. Сбросив палки за ненужностью, я даже сплясал по гулкому деревянному полу.
- Ты, что сдурел?! Или крапива между ног попала? - пошутила Маруся.
Фотография Вали с подругой (предвоенная). Возраст - 18 лет.
Фотография Павла с друзьями художниками в 1939 году. Павлу - 23 года.
Работа идет своим чередом. Уже включено отопление зданий. Приближается новый 1940 год. Для встречи нового года приехал Павел. Привёз ребятам игрушек, сладостей, детских книжек со сказками, за которые с жадностью ухватился Толик. Он научился читать еще до школы по книжкам, которые мы покупали.
За праздничным столом я спросил Павла.
- Как, братик, тебя не приглашают на войну?
- Пока нет. Но с каждым днём ждешь повестку... даже ночи стали бессонные.
- Знаешь, Павел, нам иногда бывает жутко, когда усилится артиллерийская стрельба, где-то за Сестрорецком. Тебе на Фонтанке, наверное, не слышно? - спросила Маруся, подставляя тарелку с поджаренной рыбой Павлу.
- Павлик, не задумывайся, ешь, пожалуйста! Да давайте выпьем за наше здоровье! Победа будет за нами!!!
Отпраздновав новогодний праздник, дни рождения февральских и мартовских именинников, продолжали работу, ожидая хорошего лета.
Далее рассказ о поездке на родину с семьей летом 1944. (Т.4. стр. 64-79)
Теперь о Пете Петрове, брате Марии Алексеевны. Он жил в Гузятино. Уже было у него трое детей: дочь Таисия, сыновья Виктор и Алексей. На фронте Петя был ранен в руку. Придя с фронта, устроился на холодильник работать. Однажды что-то поднял тяжелое и получил заворот кишок. Сделали ему операцию. Лежа в палате после операции и ослабевший от анестезии, он схватил со стола графин с водой и выпил много воды. Швы у него в животе разошлись и он через несколько часов умер. Похоронили в 1944 году, в мае. Жена Катя осталась одна с малышами. На похороны ездила Маруся.
Глава 68. И была тюрьма...
Зимняя погода в начале 1940 года была и холодной и с оттепелями. Ленинград жил обеспеченным во всех видах продовольствия. По прежнему работали и кино и театры. Пострадавшим оказался, вдруг, Павел. Сначала посадили его...
Дело было так. Он сидел в буфете сада "Буф", теперь "Измайловский" и пил пиво. С пива тянет в туалет. Он пошел туда по узкому коридорчику, а на встречу идет еврей. Чтобы разойтись, надо идти боком, прижимаясь к стене. При попытке Павла дать встречному больше свободы, но неудачно пошатнувшись, он через плечо еврея уперся рукой в стену. А еврей испугался этого движения и заорал худым голосом: "Помогите! Бьют!!!". Прибежали двое, схватили Павла под руки и повели в вестибюль, где сдали его милиционеру.
Судила его в райсовете тройка. Не дали ему сходить домой или позвонить кому, чтобы сообщить. Присудили 162 статью УК со сроком 2 года. Мы ничего не знали и вдруг получаем от него записку, переданную по рукам из "крестов", с просьбой сходить на его квартиру, взять чемодан с вещами и деньги. 
Заплатить старушке из этих денег за комнату. Мы с Марусей ходили вдвоем. Павел тогда жил на Фонтанке, рядом с театром им. Горького.
Потом получили письмо. Оказалось, Павла отправили в Свердловск. Был определен на работу на завод, по своей специальности. Жил в заводском общежитии. Там в Свердловске Павел познакомился с Людмилой Лядовой (теперь она известный композитор, пианист, певица). Прислал нам фотографию. Она была тогда очень молоденькой девушкой.
После Лядовой познакомился с Августой Спиридоновой". После амнистии в 1941 переехал в Чебоксары к её отцу Моисею Спиридонову, художнику. Там и женился на Августе Моисеевне. Вот такой поворот судьбы.
* * *
Потом посадили меня.
За весь отопительный сезон на моем объекте аварий, как в котельной, так и в домах не было. В феврале 1941 года управляющий домами мой полный тёзка Григорьев Иван Григорьевич собрался поехать по путевке в санаторий. В разговоре с ним я сказал ему, что у нас в котельной кончился керосин. Купить по счету нельзя было, торговля велась только за наличные, а ездить в порт за керосином далеко.
Я ему подсказал, как можно выйти из положения. Собрать вокруг кочегарки металлолом (старые трубы, радиаторы), и на вырученные деньги купить в ларьке керосина, чтобы его хватило на период весенне-летнего периода ремонта электромоторов и арматуры. Григорьев согласился и вскоре уехал в санаторий. Я стал собирать отходы в кучу. Выбрав подходящую погоду, позвонил сборщикам и заказал подводу за ломом. Подвода пришла рано утром и мы с подводчиком принялись укладывать металл в широкие дровни.
Не успел возчик еще увязать воз веревкой, как вдруг бежит к нам замуправляющего Быков вместе с милиционером.
- Куда это нагружен металл?
- В металлолом, - ответил я.
- Кто разрешил? Есть какой-нибудь документ?
- Мне разрешил тов. Григорьев! - я стал объяснять цель продажи, но у меня не было главного - оправдательного документа с подписью тов. Григорьева.
В тот период были такие законы, что осуждали за малейшие нарушения закона. К тому же этот Быков был на меня зол за то, что я его пропесочил в стихах в стенгазете. Вот он и нашел момент отомстить мне. Не дав мне сходить домой, переодеться, милиционер повел меня в отделение. В отделении уже были набраны несколько "указников", то есть рабочих, опоздавших на работу свыше 21 минуты. Они получили по 6 месяцев тюремного заключения.
Меня судили в Доме Культуры на улице Стачек (ДК "Кировец"). Маруся присутствовала в суде, она пыталась защищать меня, хотела доказать прокурору мою невиновность и то, что сочиненный Быковым поклёп не соответствует действительности. Прокурор ответил ей:
- Не надо, гражданка, усложнять хлопоты. Так надо государству и ваши убеждения не помогут. Металл был оценен в сумме 26 руб. 40 коп. Идите, гражданка, домой! А ваш муж будет отправлен под стражей туда, где он должен отбыть срок наказания.
Осудили меня на 1 год тюрьмы. Маруся, попрощавшись, в слезах побрела по коридору на выход, а меня посадили в "черный ворон", отвезли в пересыльную тюрьму на Константиноградской улице (угол Атаманской и Кременчугской улиц). Там, в большом зале, сплошь занятом нарами без проходов, сидели указники на краешках нар, опустив головы или роясь в своих сидорах (мешках), пересчитывая свои домашние запасы. Дыму в помещении, как говориться, "хоть топор вешай".
Многие сидят в слезах. Ночью их сидоры были обворованы зеками, несмотря на то, что держались под головой во время спанья. Зеки подползали под нарами и, тихонько разрезав мешок, вытаскивали содержимое. Приходилось наблюдать, когда вора обнаруживали и вытаскивали за ноги из-под нар, как происходила расправа. Собравшиеся указники били вора кто чем может, пока не войдет дежурный милиционер. Избиение прекращается. Виновника уводят в другую камеру, а мужики начинают обсуждать, кто как бил вора. Кто в бровь, кто в зубы, кто в ухо, кто свалил и поработал ногами по бокам. Так я пережил первую ночь в заключении.
На второе утро нас вывели во двор и посадили в большие черные автобусы без окон, только в дверях маленькие зарешеченные окошечки. Когда везли, мы ничего не видели. Но, выбравшись из автобуса, поняли, что находимся во дворе знаменитых "крестов". Нас построили и повели по длинному коридору с железными антресолями и железными лестницами на этажи. По металлическому полу раздавались гулкие звуки шагов и эхо от стен.
Построили в две шеренги и сделали перекличку по списку. Дежурный по тюрьме вышел перед строем и спросил:
- Кто работал или может работать писарем? Поднимите руку!
Я, не долго думая, когда повторят вопрос, поднял руку. Больше никто не поднял.
- Как фамилия? - спросил дежурный, я ответил.
- Выйдите, Григорьев, из строя! Вы работали писарем?
- Нет, не работал, но могу работать.
- Вот на столе бумага и чернила. Напишите что-нибудь, чтобы посмотреть, что у вас за почерк!
Я подошел к столу, взял бумагу и ручку, сел на табуретку поудобнее и написал: "Я, Григорьев Иван Григорьевич, осужден по 102 статье Уголовного Кодекса. Срок - один год тюремного заключения.". Дежурный посмотрел и спросил:
- Как вести картотеку знакомо?
- Разберусь и справлюсь.
- Тогда иди к шкафу, где картотека, и посмотри ее. Почерк твой неплохой. Наладишь картотеку и будешь служить пока у нас. Твоя камера №5 - на двоих. Там живет раздатчик пайков, он получает питание на всех.
Ведение картотеки оказалось не сложным делом. Ежедневно приготовить сводку о наличии людей с учетом поступивших и выбывших и вести регистрацию персональных карт. Познакомившись с соседом по камере, я стал помогать распределять продукты питания штату тюрьмы, на завтрак, обед и ужин. Таким образом питанием был обеспечен.
Глава 69. Аэродром у Романовки.
Жизнь в тюремном "курорте" длилась до апреля 1941 года. С наступлением теплой погоды тюрьму освободили от заключенных в несколько дней. В черные автобусы загоняли так много арестантов, что воздуха не хватало, у людей стали возникать припадки, но присесть было не возможно, т.к. стояли мы плотно друг к другу. В пути нас колыхало от одного борта к другому, визжали или матерились придавленные. Поездка показалась очень долгой. Наконец остановились. Приказ вылезать.
Я был вместе со всеми, потому что из тюрьмы вывезли всех. Мы оказались на открытом поле, занятом палаточными бараками. В палатках были сплошные трехярусные нары из мороженных горбылей с корой. Светило яркое солнце, но даже днем еще не было плюсовой температуры. Ночевать пришлось в холодных автобусах и на утро все дрожали. Автобусы ушли за новой порцией людей, а нас загнали в барак выбирать себе места для ночевки.
Территория лагеря на большом расстоянии была обнесена частыми рядами колючей проволоки на высоте до трех метров. БОльшая часть лагеря была отделена поперечной оградой - там поместили женщин. Кухня и столовая построены из досок с брезентовой крышей. Вдали видна деревня. Это была деревня Романовка недалеко от Всеволожска под Ленинградом на северо-востоке. Между станциями Мельничный ручей и Корнево.
Дав возможность отдохнуть, нас построили. К строю подошло начальство из НКВД и объявили, чтобы среди арестованных были выделены бригадиры, и чтобы каждый знал свою бригаду и свой инструмент. Работу будут поручать бригадирам, а строить мы будем аэродром.
Утром при построении по-бригадно я заявил дежурному, что я на тяжелой физической работе быть не могу из-за болезни ног. Он направил меня к врачу. Пошел к медпункту. Принимал врач-мужчина.
- Как фамилия? По какой статье отбываешь срок? На что жалобы?
- Фамилия - Григорьев, срок - один год, статья - 102, у меня плоскостопие.
- Разувайте ноги и снимите брюки.
Я выполнил и подошел к столу. Врач осмотрел стопы, потискал на подъёме, посмотрел вздутые вены от паха до пяток. Приказал одеться.
- Пальтишко-то у вас коротковато. Наверное, зябнешь ночью? - посочувствовал врач.
- Да, здорово зябну! Подо мной доски со льдом. Даже свернувшись по-собачьи не хватает моего пальто, чтобы как следует укрыться.
- Ничего, скоро будет теплее! А работенку я тебе дам легкую. На нее есть заявка из кухни. Будешь кипятить полевой титан для чая и приготовления пищи. Вот записка, предъяви в канцелярию лагеря.
Я был бесконечно рад. Не находил слов, как отблагодарить врача. Одно только бубнил:
- Спасибо, спасибо, товарищ врач!
Из канцелярии получил направление на кухню к старшей поварихе Анне Кузьмичёвой. Женщина в возрасте, полная, с приятным русским лицом, серыми глазами. Приняла меня словами:
- Новичок, тебе бы только камни из земли выворачивать, а ты - на кухню!
- Меня назначили... Ваше дело определить меня, как предписано.
- Ладно, я не в обиде. Знаешь, как обращаться с титаном? Дрова тебе напилят и наколят. Но горячая вода должна быть всегда вовремя!
- Постараюсь, тетушка Анна!
- Питание не ходи получать в бригаду - будешь питаться у нас. Сейчас-то есть хочешь?
- Конечно, не откажусь!
И тетка Анна подала мне сардельки с пюре. Я не знал какому богу молиться в благодарность за мою судьбу. Отбывая срок, о еде у меня забот не было, был всегда сыт.
Маруся с ребятами приехала навестить меня. Привезла батонов, колбасы, масла. А я отдаю ей всё это обратно.
- Ты что не берешь нашу передачу? Чем ты так сыт?
- Дорогие вы мои, большое спасибо вам за заботу! Но всё, что вы привезли из дома, везите обратно.
Я рассказал о своих приключениях в "крестах" и лагере. Маруся посмотрела, как работают люди в весенней грязи, потом на меня, повеселела. Валечка потихоньку спросила:
- Мама, я булки хочу!
- Мы недавно завтракали, а ты опять за еду!
- Дома у нас булки не было... - ответила дочурка.
С горечью в душе я понял, что у них дома еды не хватает. Понемногу помогают дед с бабушкой Катей.
- Папа, а что здесь делают столько людей? - спросил Толик.
- Здесь будет аэродром для самолетов.
- Ты скоро придешь домой? - спросил сын.
- Нет, сынок, не скоро. Как твоя учеба в школе?
- Ленится немножко, - ответила за Толю жена.
- Учись лучше, сынок! Это очень надо в жизни.
Во время свидания с семьей я не забывал следить за работой титана.
В конце мая у меня появилась сильная светобоязнь. Я ходил с повязкой на глазах, немного поглядывая вниз вдоль носа на дорогу. Капли из здравпункта не оказывали лечебного действия и мне начальник лагеря выделил сопровождающего милиционера, чтобы ехать в Ленинград на Моховую в глазной институт.
Всю дорогу по полю мы шли не на станцию Мельничный ручей, а вдоль железной дороги на Всеволожскую. Я - впереди, милиционер - за мной. Ему строго было наказано, чтобы я ни с кем не разговаривал и, тем более, не сбежал. Доехав до Витебского вокзала, пересели в дежурную милицейскую машину, доехали до Моховой улицы. Милиционер нашел приемную глазного врача, сдал меня для обследования, а сам сел в кабинете у двери.
Доктор осмотрел, закапал что-то в глаза. Сильно защипало.
- Вам, молодой человек, надо недельку полежать в темноте и повязку не снимать!
- Доктор, вы видите кто я? Вы напишите, пожалуйста, начальнику лагеря рекомендацию по моему лечению.
- Я вашему блюстителю порядка передам рецепт и рекомендацию начальнику...
Попрощавшись с доктором, мы вышли на улицу. Я обратился к провожатому:
- Товарищ милиционер, не откажите в любезности... Мне хотелось бы съездить домой на улицу Стачек...
- Ни в коем случае! Мне запрещено! Никуда нельзя заезжать!
- Будьте добры! Хоть на часок..? Там пообедаем и к вечеру вернёмся. Я об вашей милости никому не скажу, а вы, надеюсь, тем более...
- Ладно, так и быть... Куда ехать?
- На улицу Стачек дом 108.
Мы вышли на Литейный и поехали к нашему дому на трамвае. В то время ходил трамвай №36 по улице Стачек, до Стрельны. Когда шли с милиционером к дому, а я был с повязкой на глазах, нас сопровождали любопытные до самой парадной.
Под окном на скамеечке сидела бабушка Катя, а рядом строила кулички из песка Валечка. Она увидела меня и закричала:
- Бабушка, милиционер дядьку слепого ведёт!
- Ах ты, батюшки! Да это твой папка идет!
Быстро встав со скамейки, она побежала домой, крича:
- Маруся, Маруся, Иван Григорьич идёт!
Услышав крик, Маруся сначала подбежала к открытому окну и, увидев меня в таком состоянии, ахнула и присела, не в состоянии бежать на встречу.
Я вошел в квартиру, пропустив вперед милиционера, подбежал к Марусе, обнял ее и сказал:
- Не расстраивайся, дорогая! Со мной ничего серьёзного не случилось. Только заболели глаза. Опасности слепоты не будет, как сказал врач. Он дал рецепт, сказал, что скоро пройдет...
Я обнял жену и поцеловал её в лоб и губы.
- Я упросил товарища зайти к нам, не больше часа. Большое ему спасибо!
- Мама, поищи Толю! А я приготовлю чай. Присаживайся, товарищ!
Милиционер сел на стул у входа в комнату, рассматривая наше хозяйство и нашу семью. Вбегает запыхавшийся Толик.
- Папка, это ты? Зачем у тебя глаза завязаны?
- Прежде, чем что-то спрашивать, надо поздороваться!
- Папа, я растерялся... Здравствуй! Ты совсем?
Он уже понял, что я под конвоем. Спросить-то спросил, а еще сомневался, глядя на милиционера.
- Маруся, к столу, кроме чая, ничего для меня не надо. Ты ведь знаешь, где я питаюсь. Ты только для детей сделай что-нибудь повкусней!
За столом я рассказал о болезни. Больше говорить при постороннем не мог. Поговорив о житье-бытье, попрощался со всеми и мы опять пошли через двор на улицу.
Глаза болели около двух недель после поездки в Ленинград. Я продолжил работу у титана. Строительство аэродрома продолжалось. Бульдозеры снимали почвенный слой, бригады мужчин убирали вывороченные каменья, которые вывозили на машинах в окрестные болота и овраги.
Глава 70. Война.
Двадцать первого июня легли на свои места на нарах. Ночь была теплой и уставшие люди спали крепким сном. Рано утром, вдруг, подъём на большой сбор. Все люди от неожиданности, не поняв в чем дело, суетились, разыскивали свои ботинки и портянки с носками. Дело доходило до драки... Кое-как разобравшись, выбежали из бараков, столпились около командного состава. Вдруг дается команда:
- Слушайте все!!! Граждане и гражданки! В шесть часов утра началась война с гитлеровской Германией. Гитлер без объявления войны дал своим войскам приказ о наступлении на нашу страну. Приказал переходить, перелетать через наши границы, жечь города и села, убивать ни в чем не повинных людей. Нам надо быть готовыми ко всему. А, главное, ускорить строительство аэродрома. Бетонным рабочим - начать настил бетонных плит на взлетно-посадочной полосе. Прошу разойтись на завтрак и - на работу!
Сидел я около подшефного титана, подбрасывал в топку щепки от плотницких работ, готовя кипяток к обеду. Смотрю, как серые облака играют с солнцем. То закроют его, отчего кругом становится мрачнее, то откроют, и зелень вся повеселеет и даже птички активнее начинают перекликаться...
Закурил. Подходит ко мне мужчина, крепкий, здоровый, с давно небритой бородой. Спрашивает:
- Дай, друг, прикурить у твоего огонька!
- Прикуривай, да садись подымить!
Человек сел на толстый чурбан, смотрит на меня, видно, что-то спросить хочет. Наконец, побольше затянувшись, спрашивает:
- Скажи, пожалуйста, за что наказание терпишь?
- Терплю, переживаю сто вторую "а". А ты?
- Указник я. Опоздал на работу на 22 минуты. Шесть месяцев припаяли.
- Это что - половина моего!
К нам на дымок подошли еще трое. Закрутили из газеты с махоркой "козьи ножки". Тоже присматриваются...
- Слышу я, у вас тут разговор интересный: кто да за что тут находится... Вот, к примеру, возьмём меня. Доделывая опалубку на крыше, вижу, опаздываю кончить работу к концу дня. Бросил инструмент в ящик и бегом с крыши по лестницам. По спешке ватника с плеч не снял. Внизу останавливают меня и учиняют обыск. И, что вы скажете, достают из кармана пять гвоздей. Сразу меня - в машину и в милицию. Там написали протокол: "Идя домой, нёс государственное имущество". Судили-рядили и постановили: год тюремного заключения по 102-й.
- А я - грузчик. Возили мы муку на хлебозавод и на обратной дороге останавливают. Ничего не нашли подозрительного. Собрали разосланный по кузову брезент, стрясли всё на середину - и на весы. Было что-то около полутора килограмма. В суд - шофёра и меня. Признали муку ворованной. Получил год по 102-й.
Третий рассказал еще любопытнее (тоже грузчик).
- Носил я ящики с картошкой, привезенные в овощной магазин. Носить было трудно. Магазин - в полуподвале. Идешь с ящиком на плече, а в дверях надо наклоняться. Картошка нет, нет, да и просыплется. Ну, думаю, бес с ней! Подберут!.. Разгрузив, поехали в гараж, а там нас остановили и устроили обыск. И что же? Находят несколько картошин в капюшоне одетого на плечи брезента. Тоже дали год тюрьмы.
- Эй, что там за сборище у кипятильника?! - кричит бригадир. - Долго раскуриваете!
Мужики, побросав окурки в топку, разошлись. Я остался один. Стал про себя обдумывать: "Неужели в верхах знали о нападении немцев и таким способом мобилизовали народ на оборонные работы? Решать не мне... Мне надо ждать, когда будет звонок - по домам."
Первые немецкие самолёты-разведчики появились внезапно из-за леса. Люди, вместо того, чтобы прятаться, наоборот выскакивали на открытые места, чтобы посмотреть на самолеты. Покружившись над лагерем, самолеты так же внезапно скрылись за горизонтом.
Несколько дней в напряженной обстановке прошли без налетов, а потом самолеты стали появляться чаще. К сожалению, в лагере не было зениток. Даже, видимо, винтовок было мало. Тюремщики имели только наганы в кобуре. Самолеты бросали листовки, летая низко над лагерем. В листовках были призывы саботировать стройку.
В один из пасмурных дней появился бомбардировщик. Люди, увидев такой самолет, с криками бросились кто куда. Кто - под машины, кто - в ближайший кустарник. Самолет, спустившись низко над бетонными плитами, сбросил всего одну бомбу небольшой мощности. Взрыв повредил три плиты на стыке. Потом он взлетел высоко в небо, а за ним в хвост пристроилась наша маленькая "Чайка". Самолеты скрылись из виду. Один удирал, а другой пытался нагнать и сбить.
Работавший недалеко от столовой пожилой мужчина подошел ко мне, чтобы прикурить из топки. Усевшись на камень и затянувшись цигаркой, полушёпотом сообщил:
- Я надеюсь, вы не выдадите меня? Я от сведущего человека слышал, что в нашем лагере будут создавать отряд ополченцев и отправят на фронт. Немцы-то уже Лугу заняли! Вот оно дело-то какое...
- Дядя, здесь-то ведь тоже люди нужны!
- Наше дело работать, а что решит начальство - узнаем позднее.
- Что ж, будем ждать! - на этом наш разговор окончился...
Налеты немецкой авиации участились. Но пока наш палаточный городок был невредим. Им, видимо, важнее разрушить железную дорогу, идущую к Ладожскому озеру. Издали слышны разрывы снарядов, но к нам прорываются самолеты без бомбозапаса, который они разбрасывали где-то около озера.
Глава 71. Амнистия.
Наступил август 1941 года. Погода была как по заказу: теплая, с утренними туманами. Птицы уже активно не поют, они заняты выводом своего потомства. Не помню какого числа, рано по утру выходит на невысокую трибуну из досок начальник лагеря, вокруг него младший состав. Усиленным при помощи радио голосом он заявляет:
- Граждане осужденные, я вас поздравляю! С сего числа вы являетесь товарищами! Я прочту вам Указ Президиума Верховного Совета об амнистии всем заключенным, имевшим наказания по указу и по 102-й статье. Вы будете отпущены по домам через управление военкомата Всеволожского района. Амнистия не распространяется на осужденных государственных преступников и опасных уголовных элементов.
Мы, стоявшие рядом, ставшие уже знакомыми, принялись обниматься друг с другом. Видя расшумевшийся народ, начальник, усилив свой голос, прокричал:
- ТИХО!!! Вы в обычное время пообедаете и явитесь к канцелярии со своими вещами. Пойдёте строем в сопровождении наших командиров во Всеволожский райисполком, там получите свои документы.
После обеда мы, подстриженные, побритые, собрались в колонну, в которую не надо было загонять грубыми окриками. Стали ждать. Некоторые нетерпеливые покрикивали:
- Давай, давай, пошевеливайся! Вам некуда спешить, а нам скорее домой хочется!
И вот появился перед нами пожилой усатый милиционер с портфелем, встал впереди колонны, а в хвосте - двое помоложе. Скомандовал: "Шагом марш!". И мы двинулись в сопровождения конвоя по дороге от деревни Романовки мимо озера на станцию Всеволожская. У озера с чистой водой разрешено было привести себя в порядок, умыться, вымыть обувь. Чистыми платочками утерлись и пошли дальше. Придя к Всеволожскому райисполкому, главный дал приказ: "Вольно! Можно сесть и ждать вызова. Держать себя спокойно. Никакой паники!". Милиционеры тоже уселись, но так, чтобы вся колонна была на виду.
Начали вызывать. Входящие в здание люди обратно не возвращались, но через забор было слышно, что там происходит накапливание людей. А на улицу выходят совсем другие люди, у них глаза блестят, на лице широкая улыбка. Одного вышедшего спросили:
- Почему так весел?
- Домой еду, получил паспорт и другие документы.
- А где другие? - интересовало всех.
- После врачебных осмотров всех, признанных годными к воинской службе, отправляют во двор за домом.
- Вот оно что... Значит, из тюрьмы - прямая дорожка на фронт...
Не дослушав разговор о фронте и доме, я был вызван тоже. Раздевшись наголо я предстал перед женщиной-терапевтом, не старше сорока лет.
- Ваша фамилия Григорьев? - спросила она.
- Да, я - Григорьев. - стыдясь наготы, я старался встать к врачу боком.
- Товарищ Григорьев, что вы вертитесь? Стойте как положено. На что жалуетесь? - сняв с шеи фонендоскоп и воткнув его в уши, принялась выслушивать меня, временами постукивая пальцем по пальцу левой руки.
После тщательной проверки что-то записав в анкетный лист, она велела идти к хирургу. Я подошел к мужчине в белой пилотке набекрень, из-под которой была видна половина седой головы.
- Как ваше самочувствие? Что болит?
- Доктор, я от тяжелого труда в лагере был освобожден. У меня плоскостопие. Я, было время, хотел поступить в милицию, так мне сказали там, что не годен. Мои расширенные вены могут лопнуть.
- Ваше убеждение не напрасно. Я вижу. - потрогав вены на моих ногах, даже засунув палец в паховые колодцы, сказал:
- Можете одеваться, молодой человек! К другим врачам больше идти не надо.
Хирург передал мою анкету в председательскую тройку, куда проследовал и я. Один из мужчин взял мою анкету и сказал:
- Товарищ, выйдете в соседнюю комнату и ждите. Вам заготовят документы и вы отправитесь домой.
Я понял, что освобождаюсь совсем. Несмотря на определение негодным, так и хотелось сплясать. Тут я понял состояние освобожденного передо мной мужчины с улыбкой на лице. Через несколько минут меня вызвали на комиссию и вручили новый паспорт и белый военный билет (для непригодных к военной службе).
Выйдя из здания, я с поднятой головой и улыбкой прошел среди ожидавших своей участи людей и направился на станцию Романовка, чтобы уехать домой. После ярких путевых впечатлений, когда мне виделось всё удивительно красивым, я подходил к дому уже перед закатом. Игравшие во дворе дети, завидев меня, закричали:
- Толик, Толик, твой папка идет!
Толик тоже увидел меня и припустил бежать в свой коридор, чтобы скорее обрадовать мать.
- Мама, наш папа идет! Вон смотри в окошко!
Я увидел Марусю у окна и, улыбаясь, помахал ей рукой. Пока я шел по коротенькому коридору, она успела мне открыть дверь. Вошел в прихожую, мы расцеловались. И первым был вопрос:
- Какими судьбами? Ты совсем или опять к врачу с глазами?
- Нет, дорогая, я пришел совсем. Ты разве не читала в газете об амнистии?
- Не читала. Да и не до того.
- Толик, иди ищи бабушку с Валечкой! Куда они от дому ушли?
Толик побежал искать бабушку, а я стал умываться. Маруся грела чай.
- Как немцы? Чем тут угощают?
- Как чем? Снарядами да бомбами! В городке сожгли два дома авиационными зажигалками. А через наши дома со свистом летят снаряды в город... Надо нам, Ваня, перенести кровати в подвал и то, что поценнее. А то, не ровен час, попадет снаряд в квартиру или случится пожар. В подвале уже много людей жить устроились. Кто с детьми - поуезжали за город, где есть родственники.
- Ладно. Теперь я дома и буду устраивать подвальный уют. Поживем, будем надеяться на благополучную жизнь.
- Вот и мама с Валечкой идут. Встречай дочку!
Я, утершись чистым полотенцем подошел к двери, открыл ее и, улыбаясь, подхватил Валечку на руки.
- Здравствуй, моя дорогая, любимая! - расцеловав ее, спрашиваю - Как, доченька, поживаешь? Толик тебя не обижает?
Она, прильнув головой к моей щеке, сказала:
- Толик не обижает! Только он бывает дразнится. "Валюха-горюха" зовет. Папа у тебя борода колючая. Вон какая нехорошая!
- Ничего, доченька, побрею - не будет колоться! А толику мы запретим тебя обижать. Ну, иди! Надо с бабушкой поздороваться.
Посадив дочку на диван, я подошел к Екатерине Васильевне, обнял ее за шею и поцеловал в щеки.
- Как, бабуся, поживаешь? Как здоровье? Где дед?
- Жить пока, слава Богу, можно. Хожу на совхозные огороды, что за железной дорогой. То картошечки подкопаю, то морковка со свеклой попадутся... Смотришь, и супишко сварганим.
- Немцы разве не стреляют?
- Стреляют, да пока всё благополучно. Они убивают, если на огороде появится солдат или моряк. Вон, на днях, они что устроили. Накопали картошки несколько мешков и сложили один на один, а наши солдаты попытались ночью тихо подобраться и унести картошку. Только это им не удалось. У картошки вокруг было заминировано. Двое погибли... Они - нехристи. Но, верно, что-то в их душе есть, в нас, старух, которые бывают на огороде, не стреляют...
Дед наш пока ходит на работу в свой городок. Нам дали там комнату в бараке, но мы живем здесь, на кухне. Стелем постель на плите. Она длинная - места хватает. А в том городке нет дров. Да и жутко там... Там много падает снарядов.
Ну, ничего! Нам не привыкать. В тесноте да не в обиде! Внучата, глядишь, на присмотре.
- Как, Григорьич, думаешь начинать жить? - спросила Маруся.
- Попробую пойти оформиться на прежнюю работу. Авось, не откажут!
- Управдома-то теперь нет. Твой тезка Иван Григорьич ушел в ополчение. За него теперь Быков работает, - сказала Маруся, усаживая ребят за стол пить чай.
- Вот предатель окаянный! Из-за него попал на тюремную баланду...
Глава 72. Начало блокады.
На следующее утро выдался густой туман и я, не слушая женские уговоры, пошел в совхозный огород. Думал, что прицельной стрельбы из-за тумана не будет и меня не заметят немцы. Прячась за сараями, которых у нашего дома полно. У каждого хозяина квартиры был свой сарай. Вышел на открытое место. Нагнувшись чуть не до земли, двигаюсь по ручью между гряд. Вдруг тихий окрик.
- Куда же ты лезешь! Тут ведь стреляют.
- Прошу извинить! - ответил я лежащему между картофельных борозд молодому моряку, который периодически стрелял в направлении Красненького кладбища. Пули его винтовки, взвизгивая, летели в сторону неприятеля. Звук выстрела в тумане приглушался. Я говорю:
- Браток, семи смертям не бывать, а одной не миновать.
- Ну, смотри... Я тебя не гоню. Сам сумей маскироваться.
- Спасибо, друг! Я пособираю картошечки, да вон за тобой морковки с грядки поберу...
Вот так я сделал первый поход за овощами на линии фронта. К вечеру туман рассеялся. Начался артобстрел со стороны Дачного поселка. Я после обеда пошел походить между сараями, чтобы поискать открытые сараи, где возможен остаток дров для плиты. Вижу метров в ста разорвался снаряд. Там стояли лошади. Решил бежать туда, в надежде добыть мясо убитой лошади.
На месте взрыва уже собралось несколько солдат и офицеров. Подойдя близко к здоровому коняге с развороченным животом, обратился к солдату:
- Товарищ, разрешите мне взять что-нибудь на питание?
- Спроси у ветеринара. Вон он стоит в накинутой шинели.
Я подошел к ветеринару в тот момент, когда он давал распоряжение двум солдатам.
- Выройте яму и закопайте обоих лошадей, предварительно облив их керосином.
- Товарищ ветеринар, разрешите мне конину взять на мясо? Я вон там живу! У меня семья с малыми ребятами.
- Ни в коем случае! Выполнять, как приказано! А вас, молодой человек, прошу удалиться! Давать на мясо убитых животных категорически воспрещено.
Сколько я ни просил, так и не получил разрешения. Ну, думаю, запомню где они зароют и когда-нибудь выберу время, чтобы выкопать.
На следующее утро жена дает мне в руки пустой солдатский алюминиевый котелок и просит сходить в столовую жилгородка, где продают чечевичную кашу с растительным маслом. В жилгородке столовая еще работала. Надо было перейти улицу Стачек и пройти по дороге в сторону клуба. Там у кухни уже собралась очередь. Торговля шла полным ходом. Постояв в очереди примерно полчаса, я купил полный котелок каши, рассчитывая порадовать домашних. Только я отошел недалеко от кухни, не дойдя до Стачек, как вдруг раздался взрыв там, откуда я ушел... Снаряд угодил прямо в кухню, разметало взрывом кастрюли с кашей и стоявших в очереди людей.
С горестным настроением я пришел домой. Погоревали о случившемся. Хорошо, что жив остался. Такова реальность военной поры. Потом чечевицу стали выдавать по карточкам и эта каша нам и, особенно, детям здорово надоела.
В сентябре 1941 года мы получили извещение о выселении из дома в Автово в центр города в связи с приближением сюда линии фронта. Дома в Автово были заняты военными. Я получил смотровую на несколько адресов в Октябрьском районе. Обошел несколько адресов, но лучшей оказалась квартира на улице Красной*, дом 44, кв. 38 (кан. Круштейна, №19). На втором этаже, солнечная. Там жила до нас семья из двух человек в двадцатиметровой комнате. Инженер авиастроитель Рычагов и его жена Мария Андреевна. Условия нашего вселения были таковы: Рычаговы по возвращении могли нас выселить, т.к. имели бронь на эту квартиру. Мы всё-таки согласились въехать туда (7 окт. 1941).
Я снова оформился кочегаром в Автове и мне поручено было следить за сохранностью водопровода тех домов, потому что в подвале одного из пятиэтажек находились штабы разведки, артиллерии и пехоты. Для военных в одной из квартир была оборудована столовая. Солдатам готовили в большом котле прачечной, что между домов.
Я приспособился создавать запас еды для семьи. Во-первых, у солдат были отходы свежей капусты. По договору с поварами, они бросали в поставленную мной корзину все загрязненные и зеленые листочки. При наполнении корзины, я относил капусту домой. Это было не просто. Транспорт не ходил уже, а пешком нужно пройти в сумме 16 километров, домой и обратно.
Во-вторых, в офицерской столовой я попросил официантку собирать в ведро все остатки с тарелок, кусочки хлеба любой величины. Принесу домой, Маруся всё переберёт - что-то на сковороде пережарит, а что-то прокипятит. Таким способом собиралось дополнительное питание. Рабочая карточка на продукты была только у меня, две детские и одна иждивенческая. По этим карточкам еды явно не хватало даже жить впроголодь.
Алексей Алексеич с Тещей таких возможностей добавки к питанию не имели, кроме своих карточек, рабочей и иждивенческой. Поэтому мы стали объединять все свои продукты и готовить общий обед и хлеб на общей тарелке.
Наступила осень 1941 года. Ленинград в блокаде. Семья уже перевезена в центр города, но там отопление уже не работало. Надо было что-то придумать. Я нашел лист железа и при помощи ножниц, молотка и лома сделал печку-буржуйку, а ее дымовые трубы встроил в круглую печь. С помощью этой печурки готовили обеды, кипятили чай, грелись, сушили обувь.
Я стал ходить домой через день. Приду, отдам собранные продукты, пообедаю вместе и опять к ночи ухожу в Автово. Там для ночлега в холодной квартире был оставлен диван и одно одеяло. Было уже холодно, сильно дуло из подвала через пол. Но простуды избежал.
_________________
* Ул. Красная - ныне Галерная улица. Хотя адрес был по Красной, но дом находился на набережной канала Круштейна (ныне Адмиралтейский кан.), рядом с Новой Голландией. Ныне этот дом числится по адресу: Галерная улица, 44А, подъезд 6, "Доходный дом техника А.В. Друкера". Постройка 1897 года. www.citywalls.ru/house4726.html
Глава 73. Смертельный сорок второй.
Дед перестал ходить к нам, очень ослаб. Жил в рабочем городке недалеко от Нарвских ворот (2-й жилгородок, д. 36). Екатерина Васильевна носила ему поесть из наших скудных запасов.
В таких условиях мы встретили новый 1942 год. Морозы стали всё сильнее одолевать ослабевший народ. Люди семьями замерзали в своих квартирах. Падали, идя по заснеженным улицам. Никто им не помогал дойти до дома. Так и валялись в снегу, пока рейсовая машина женского отряда МПВО не подберет трупы для захоронения в общих могилах.
Наши ребятишки стали тощими, больше сидели на диване или спали, сидя на нём.
Помню такой случай. После очередного прихода домой я привез большие санки с дровами. Идешь по улице Стачек, вдруг начинается обстрел. Бросаешь свои санки и падаешь в снег. А в дома по обоим сторонам улицы влетают снаряды, дома подпрыгивают и оседают кучей кирпича и дерева. Или взорвется на дороге, образуя воронку и кучи асфальта, смешанного со снегом.
Однажды поднялась сильная вьюга в сильный мороз, а мне надо идти в Автово. У меня был пропуск для прохода на передовую в любое время суток. Я так устал и ослаб, что за время пути домой не раз садился отдыхать на санки. Маруся, видя, что я чувствую слабость, отправляет со мной Толика. Наказывает ему:
- Смотри, сынок, ты идешь с папой! Твоя задача - внимательно наблюдать за папой. Если ему будет плохо или он упадет и не встает, ты кричи громко, зови на помощь...
И Толик со слезами шел со мной в тёмную ночь. Освещения нет, дороги не видно. Вьюга намела бугры. Шли молча, закутав рот и лицо от мороза. Придя в Автово, изможденные падаем на диван в одежде, и еще накрываемся, чем можно укрыться...
Мой день рождения 4 февраля 1942 года мы отмечали дома. Это событие я опишу в стихах.
Сижу за столом и мечтаю |
Стёкла разбиты, завешены рамы |
Утром мы с Толей наломали дров от бесхозного сарая. Нагрузили санки так, что в пору лошади везти. Отходов еды уже ни от солдат, ни от офицеров не стало. Мы в дорожку попили водички и отправились к дому. Вьюга, бывшая вечером, прекратилась, оставив после себя сугробы снега. Никаких машин не ходило, даже военных.
Только мы подошли к трамвайному кольцу у Нарвских ворот, где стоял трамвай №32, как налетевший немецкий самолет сбросил бомбу, которая упала недалеко от трамвая... Стекол в вагонах - как не бывало. Мы, как услышали вой бомбы, упали в снег. Я прикрыл собой сына, но всё обошлось... Только пустой трамвай пострадал.
С нашим тяжелым возом мы добрались до дому лишь к вечеру. По пути объезжали особо опасные воронки, часто садились на что придется, немножко отдохнуть. Дома о нас переживали, так как за ясный день была не одна бомбёжка и были бои самолетов над городом.
Я получил печальную весть - замерз водопровод. За водой теперь надо ходить через проходные дворы с Красной улицы на невский лёд, где была прорубь с полметра шириной и метра два длиной. Люди ходили с вёдрами, бидончиками и ковшами, которыми наливали воду, если были не в силах поднять полное ведро из проруби.
На следующий день рано утром, прежде чем уходить в Автово, я сходил с двумя ведрами за водой. Подойдя к берегу Невы, вижу из-под снега торчит плешивая голова... Я остолбенел. Думаю, зачем старик забрался в снег? Мне он казался живым. Глаза полуоткрыты, бледный.
Придя с водой домой, рассказываю Марусе и Теще о мертвеце, а жена говорит:
- Это какой-то одиночка... Лежит уже несколько дней. Никто не находится его подобрать. Это что... Вот в нашем дворе вынесли мертвую старуху, завернутую в простыню. Говорят, что она на утро была порезана на куски и остались одни мосталыги от ног и рук... И это не первый случай.
Екатерина Васильевна говорит:
- Слава Богу, мы еще едим, хоть и скромно - один хлеб, поджаривая его на олифе. Иногда Маруся печет блины из горчицы, а я несу деду, он их ест с удовольствием.
- А как он там живет? Как с дровами у него? - спросил я Тещу.
- С дровами хорошо. Несколько бараков сгорели, но еще есть, что собирать на топливо. Еду он получает по карточке, у него ведь рабочая. Но больше лежит, завернувшись в одеяла.
В середине февраля 1942 года Екатерина Васильевна приходит от деда, вся в слезах. От приступа горя не может отдышаться. Душит ее кашель. Маруся пытается узнать в чем дело. Наконец она с плачем выдавила:
- Нет больше у нас деда. Он лежит посреди пола в одной рубашке, упёршись лбом на подсунутые руки, как бывало он часто любил спать...
Маруся заплакала, обхватив Мать за голову. Толик подошел к женщинам и, глядя на них, тоже заревел, но уговаривая при этом:
- Мама, бабушка, не плачьте! Не надо плакать!..
Я сижу у стола с горьким комом в горле, думаю: "Как и куда похоронить деда? Надо идти в домохозяйство. С этого начинать похороны."
- Вот что, женщины! Горем Отца не воскресите! Надо ехать к нему на ночлег, а то, не ровен час, утащат на мясо...
- Да, да! Иван Григорьич, постарайся оформить. Документы при нём. Мы найдём где они. Я знаю. Он всё прятал под постель, чтобы не украли, - попросила меня тёща.
Вечером, одевшись потеплее, мы отправились к Нарвским воротам. Очень хотелось с нами Толику, но я ему приказал пойти по дворам и поискать досок для гроба. Толик сказал, что он, лазая по крышам сараев, видел доски в дворницком.
- Ладно, сынок, раз видел, то без меня не ходи!
Комната Тестя находилась в доме-бараке. Коридор тянулся вдоль всей задней стены. Слева от входа семь комнат, дедова - вторая. Открываем его дверь, которая не на замке и не на крючке. Дед лежит ничком посреди пола на подсунутых под голову кулаках. Видимо, он пришел из магазина, так как в левой руке держит недоеденный ломтик хлеба. Потом ему стало плохо, и он прилёг полежать прямо на пол... Так лежа и умер.
Мать в первую очередь вывернула все карманы. На нём денег и карточек не оказалось. Значит побывали кто-то из соседей. Паспорт и остальные бумаги она нашла, завернутые в газету и тряпочку, под самой серединой кровати.
- Слава Богу! Документы в порядке, вещи не растащены! Я проверила всё! - сказала Екатерина Васильевна.
- Сегодня мы здесь переночуем, а завтра я схожу за санками и мы увезём его к нам. Я сделаю по возможности гроб. И повезем Алексея Алексеича на постоянное место жительства. И будет он коренным ленинградцем. - сказал я.
Спать мы легли рядом, на одну кровать, не снимая верхнюю одежду. Накрылись широким ватным одеялом. Не знаю, как Екатерина Васильевна, а я долго лежал без сна. Было холодно, но всё же уснул и с первыми лучами зимнего солнца проснулся.
Привезя деда к нам, мы внесли его в комнату и положили на развернутый складной стол. Я пошел делать гроб прямо на улице, а женщины принялись делать омовение.
Я спрашиваю Толика.
- Где доски? Ты нашел их?
- Вон в Володином сарае. Он уже умер, а дрова и доски теперь бесхозные.
- Ну, молодец! Давай деду дом делать!
Мы вдвоём с сыном собрали гроб из не очень качественных досок. Всё-таки будет похоронен не в общую могилу... Мы всегда сможем навестить, зная где будет его могила.
В похоронном бюро нам дали похоронку на остров Декабристов (бывший Голодай). Свезли мы с Екатериной Васильевной деда туда и положили в вырытую экскаватором траншею для индивидуальных захоронений. Заплатили мужикам пайку хлеба и пачку махорки. Место могилы я отметил, всунув в землю против гроба длинный лом с кольцом, и узнал у соседей фамилии их покойных. По месту расположения могила оказалась в третьем ряду от канавы и пятой от тропинки. Весной я посадил несколько суков от тополей. Теперь там огромные деревья.
Екатерина Васильевна, хотя и не выдавала своего горя, но очень переживала смерть мужа. Еще она переживала, что не может помочь по хозяйству, потому что болела порезанная ладонь левой руки. Получая паёк, мы с Марией договорились отдавать ей полностью то, что даёт государство. Мясо от добытой мною конины она есть не хотела. Так мы ей давали лишнюю поварёшку крупяного супа.
Глава 74. Добыча конины.
Теперь надо рассказать, как я добыл конину из-под земли от той лошади, которую в сентябре убило взрывом в Автово.
В феврале 1942 года на территории дома №108 по улице Стачек совсем прекратилось поступление воды. Она замерзла в подземной магистрали. Военные штабы переехали в новое место, где водопровод работал. Я пытался разными способами достать воду, но это сделать не удалось. Чувствуя, что меня скоро попросят отсюда уйти, я решил напоследок достать конину из замеченного места. Задача не простая. Грунт замерзший и под снегом. Лошадь не глубоко должна быть зарыта.
Сначала пробую греть землю коксом. Благо, его много в кочегарке. Место захоронения оказалось закрыто кочегаркой от немцев и они не видели, что тут делается. Я разжег костер над могилой и накрыл его листами железа, чтобы горело медленно. Земля нагревается, а дыма мало. И ветер способствовал рассеиванию его по земле, унося дымок далеко за квартал новых домов.
Несколько раз в течение дня приходил какой-нибудь офицер и кричит на меня.
- Зачем вы жгёте костер? ... - для большего устрашения ругается матом.
Я ему говорю.
- Товарищ начальник, у вас нет воды, она замерзла под землей, и я пытаюсь получить воду, отогревая грунт.
- Смотри, чтобы дыма не было! Иначе ты демаскируешь наше присутствие здесь!
- Товарищ начальник, видите, дым выше кочегарки не поднимается, а здесь он не опасен - ветер разгоняет.
- Строго следите за огнём и дымом! - приказывает он и скорее убегает в помещение.
Землю я долбил двое суток. Почти не делая перерыва на сон. 20 февраля я докопался до вытянутой ноги, но только до колена. Остальная часть туши уходила горизонтально в земле. Нужно было долбить теперь вдоль, не упуская из вида направления. Тогда я стал делать подкоп под тушу. Думаю, скорее сделаю обвал в штольню. Осилил эту работу только до паха. Дальше нет сил. Лом вываливается из рук... Что делать? Чувствую, что подкоп под лошадь я делать уже не могу. А начинать сверху, того хуже - могут разоблачить мою незаконную деятельность и сдать в трибунал...
23 февраля ушел домой рано утром, закрыв яму листами железа. Маруся была сама не своя. Готова была идти в Автово. Она думала, что я уже погиб... Поел и сразу ткнулся в постель, чтобы поспать часика три-четыре. А к ночи пошли с санками и мешками, чтобы тайно увезти мясо. Взял с собой Толика, чтобы на обратном пути посадить его на санки. Меньше подозрений...
Пришли. В подкопе я с помощью ножа и топора сумел отсечь задние ноги до паха. Уложили их на санки в мешке и в обратный путь. Так привезли домой конину, пролежавшую в земле и облитую керосином. Зааапах... хоть нос затыкай.
Дома началась разделка. Шкура, копыта пошли на студень. Остальное было посолено в запас. Ели её, понемногу добавляя в крупяной отвар. Нас всех тошнило. Но желание жить пересилило дурной запах и трупный яд. Так мы всё добытое съели и живем до сих пор, то есть до 1981 года.
После похорон Тестя, когда я боролся с замерзшим водопроводом в подшефных домах, умерла Екатерина Васильевна... Ей тоже сделал гроб и один свёз на Богословское кладбище, куда была получена похоронка. Слез было немало. Но одно утешало. Не у нас первых умирают близкие. А при её истощении, чем мучится - лучше умереть.
Маруся за меня переживала. Видя, как сохнут и мучаются дети, она даже набралась смелости и тайком сказала мне:
- Ваня, ты совсем становишься слабым... Я очень люблю детей, но хотела бы, чтоб ты отрезал от их пайка себе. Если дети умрут... Кончится война... Мы еще молодые - будут у нас дети. А погибнешь ты - что я смогу поделать? Мы все беспомощные и быстро умрем... Ты нам сделал большое подспорье, достав мясо, но это ведь не надолго. А что будет дальше?
- Ты, моя дорогая, потеряла рассудок! Говоришь ерунду. Я от своих детей крошки не возьму. Что даёт им государство, надо умело расходовать. Видимо там учитывают, что для поддержания жизни такая норма еще достаточная. Вот, примерно, на их долю мы получаем по 300 грамм хлеба. Надо делить хлеб на три части - на завтрак, обед и ужин. Также и с приварком. При таком расчете питания, я уверен, больше шансов выжить. О своём предложении отнимать у детей больше никогда не вспоминай! Я понимаю, ты любишь меня и детей, но я тоже всех вас люблю и надеюсь на будущее. Всё будет хорошо!
28 февраля 1942 года я под видом болезни ушел из Экспортлеса по собственному желанию. Вывез из бывшей нашей квартиры дома 108 остатки нашего имущества и совсем остался дома. Буду ходить и подыскивать себе работу.
Во-первых, мне пришла в голову мысль попытаться поступить в Главмолоко, надеясь, что может быть можно будет получать молочные продукты. Сходил в отдел кадров. Там просмотрели картотеку и нашли, что я работал в Порхове. Попросили рассказать, почему я оттуда ушел. Я сказал.
- Вы, наверно, слышали о случае 1937 года, когда на мою персону было покушение андрияновской компании?
- Да, да, вспомнила! И в картотеке значится увольнение, но оно признано ложным. А что я могу вам предложить, сейчас посмотрю... Хотите поступить управляющим Павловской ремонтной конторой Главмолоко?
- А где эта контора?
- Весь ее штат помещается у нас на молкомбинате.
- Что же находится в Павловске?
- Немцы. Вот выгоним их, тогда можете переехать туда, а пока здесь.
Я понял, что мысль о получении молока надо действительно оставить до победы над немцами. Придя домой, я рассказал Марусе о моём приключении. Она сказала.
- Ишь ты! Молочка захотел? А забыл уже, как четыре года назад тебя чуть не поставили к стенке?
- Конечно забыл. Ну, Бог с ним. Пойду искать новую работу по приобретённой специальности.